Олег Лукьянов - На одной далёкой планете

— Он озеленяет целый район, — сердясь, заговорила Лидочка. — Его работа приносит людям здоровье и радость. Это гораздо важнее твоих бездушных железок!

— Лидия, я не узнаю тебя. Откуда этот дерзкий тон? Ты возбуждена и не отдаешь отчета в собственных словах. Приезжай домой, мы здесь обстоятельно побеседуем, и ты поймешь, что была не права.

— Я не хочу ни о чем беседовать. Мне нужно взять свои книги. Книги, надеюсь, ты мне отдашь?

Снова молчание.

— Книги я отдать тебе не могу.

— Как «не могу»! Это тетины книги. Ты к ним не имеешь никакого отношения, да они и не нужны тебе.

— Имущество супругов по закону считается общим, — хладнокровно возразил Владимир Сергеевич. — Ты доставляешь мне большие неприятности, уходя к нему, следовательно, я имею моральное право воздействовать на тебя с помощью…

— Боже, какой… дурак, — не выдержав, вспылила Лидочка, прикрыла рукой трубку, да поздно.

— Можешь оскорблять меня как угодно, но книг ты не получишь. Возвращайся домой, если действительно ценишь свои книги.

На глазах у Лидочки выступили слезы. Она хотела сказать еще что-нибудь резкое, но сдержалась и повесила трубку.

…Лидочка ехала назад в мрачном настроении. Было ужасно жалко книг. Академическое издание Пушкина, Гоголь, Толстой, Достоевский, Андерсен… целая библиотека! Хоть впору возвращайся к нему. В квартиру, конечно, не попасть — наверняка сменил замок на двери, иначе какой смысл в его согласии или несогласии? Ну что теперь делать? Неужели действительно на время вернуться? Нет, нет… это невозможно… жить с человеком… с существом, о котором знаешь такое, даже неделю… нет!

Лидочка хмуро смотрела в окно троллейбуса на пробегавшую мимо улицу. По улице шли люди. Мальчишка, разбежавшись, заскользил было по ледяной дорожке, да споткнулся и побежал: отсырела дорожка. Из ворот дома вышла женщина, толкая детскую двухместную коляску. Двойняшки… только настоящие. Интересно, растут ли гомункулусы? Может быть, и нет, если не стареют. Надо спросить Володю….

Володя довольно спокойно отнесся к сообщению Лидочки. Успокоил, сказав, что если не сейчас, то через месяц, через полгода, но книги они заберут. В конце концов, Гончаров сам с ним поговорит. Но сначала надо сходить к нему домой в его отсутствие. Если он не сменил замок, то стесняться нечего — упакуют книги и отвезут на вокзал на попутной машине и все дела. Можно даже на всякий случай мешки купить, в мешках проще везти. На том и порешили…

В воскресенье утром Лидочка поехала в библиотеку и пробыла там до обеда — выступила с докладом о семинаре и передала числившийся за ней отдел новенькой — белокурой симпатичной девушке, недавно закончившей библиотечный техникум. После обеда они встретились с Володей у вокзала и пошли через тоннель на старое кладбище.

…Старинная каменная арка, венчающая вход, бабуськи с ядовито-яркими бумажными цветами, разложившие свой товар на деревянных ящиках, въезжая аллея с рядами деревянных старых домиков по обеим сторонам, а дальше живописное столпотворение: могилы, изгороди, памятники, кресты и деревья, деревья… Ничего не видно за деревьями.

…Постояли перед могилой Лидочкиных родителей. Лидочка почистила тряпкой скромный каменный памятник, смахнула снег с бугорка и положила букетик живых гвоздик, купленных в киоске на вокзале.

— Это тебе всего четыре года было? — сказал Володя, прочтя дату на памятнике.

— Да… Я их почти не помню. Помню только, как тетя Вера привела меня к себе и сказала, что мама с папой уехали далеко-далеко и не скоро вернутся и теперь я буду жить у нее. Сначала ждала, а потом привязалась к тете и не заметила, как отвыкла. Вот когда тетя умерла, мне было очень плохо…

— А я смерть Юры тяжело переживал. Ты не представляешь, что это был за человек! Я по сравнению с ним грубиян неотесанный.

— Ну какой же ты грубиян!

— Нет, правда! У меня из-за этого и к двойнику отвращение появилось. Понимал, что глупо, несправедливо, но не мог спокойно его видеть. Пока молчит, все кажется, что передо мной Юра, а как заговорит — тошно становится.

Они постояли еще немного и пошли назад к выходу.

— Вот если бы в самом деле можно было пересаживать сознание! — сказала Лидочка. — Тогда бы вы пересадили в него сознание твоего брата.

— Но он все равно не дожил до того времени, когда появилась копия. Да если бы и дожил… Где его искать, сознание? Как отделить от тела?

— Я понимаю, — сказала Лидочка. — Но может быть, разберутся когда-нибудь.

— И наступит эра бессмертия, — улыбнулся Володя. — У каждого человека будет нетленное запасное тело. Только собралась душа в мир иной, а ее раз и в это тело.

Володя вдруг задумался и стал серьезным и до автобусной остановки шел молча, о чем-то размышляя. Потом, когда они ехали в автобусе на Новое кладбище, он сказал: — Слушай, а мы с тобой, кажется, родили интересную идею.

— Какую идею?

— Объясняющую, зачем палеопамирцы выращивали копии.

— Ты думаешь, они умели пересаживать сознание?

— В том-то и штука, что нет!

Они стояли на задней площадке автобуса и, опершись о перильца, смотрели на прыгающую ледяную дорогу.

Шум мотора заглушал слова, и Володя говорил, наклонившись к уху Лидочки.

— Мы с Гончаровым искали ответ на уровне социальности, а тут вопрос религиозный. Тот автор писал, что их религией был культ предков, а, она предполагает, что мертвые буквально продолжают жить после смерти. Культ предков был почти у всех первобытных народов, отсюда и обряд погребения идет. Иначе зачем хоронить тело? Палеопамирцы ухитрились сохранить ее в циливизованной фазе, но с существенной поправкой. Они поняли, что погребение — это фиктивное оживление, и занялись настоящим. Тела делать научились, а душу, сознание вдохнуть не смогли.

— Почему ты так уверен, что не смогли?

— Да потому, что в таком случае дожили бы до наших дней. Была бы сейчас на земле этакая каста бессмертных.

— Верно… — сказала Лидочка, задумываясь. — Только зачем же они их тогда делали?

— А это неизвестно, делали или нет. Может быть, попробовали раз—другой да остановились. Уж я — то могу их понять. Вместо дорогого для тебя человека — бесчувственный биоробот.

— Я их тоже понимаю, — сказала Лидочка.

Автобус мчался, подпрыгивая на ухабах, громыхала оторвавшаяся железка над дверью. Из водительской кабины сквозь шум в салоне слышалась музыка. Известный баритон пел песню из кинофильма про ослепительный жизненный миг, за который надо цепко держаться человеку.

— Вот тебе и вся философия, и не надо думать ни о каких предках, смеясь, сказал Володя.

Лидочка не сразу сообразила, что это он о песне.

Новое кладбище произвело на Володю тягостное впечатление, в чем не было ничего удивительного. По сравнению со старым, с его причудливыми лабиринтами из могил и разнообразием кладбищенской архитектуры, оно являло собой образец современного рационализма. Могилы здесь располагались в строго геометрическом порядке, одна к одной и не имели изгородей — для них просто не оставалось места. На могилах стояли стандартные сварные памятники в виде вытянутых вверх неправильных трапеций. Эти-то ряды черных железных трапеций и не понравились Володе.