Олег Лукьянов - На одной далёкой планете

Лидочка, смутившись, пожала плечами и кивнула на Володю:

— Его.

— А этого, похожего на него мужчину, вы тоже любите?

Лидочка отрицательно покачала головой, ничего не сказав.

— Ну вот и весь ответ, — развел руками Гончаров. — О чем спор? Неужели из двух одинаковых по виду мужчин женщина полюбит искусственного и отвергнет настоящего? Я полагаю, женщины в таких вопросах разбираются лучше нас, мужчин.

— В самом деле, — продолжал он развивать свою мысль, обращаясь теперь к Семену Мироновичу. — Вот если бы вам, простите, не знаю вашего имени…

— Семен Миронович.

— Если бы вам, Семен Миронович, предложили в подруги двух одинаково красивых женщин — настоящую и искусственную, какую бы из них вы выбрали?

Семен Миронович засмеялся, слегка зардевшись.

— Вы остроумный человек, Дмитрий Александрович, только ваши аргументы в данном случае не годятся.

— Какие же вам еще нужны аргументы? — с искренним изумлением спросил Гончаров.

В разговор вмешался Виктор Иванович.

— Простите, я вас перебью, — сказал он, нацеливая на Гончарова указательный палец. — У нас идет принципиальный разговор, в котором апелляция к сфере эмоций, мягко говоря, некорректна. Мы добрались до центрального пункта проблемы, и теперь требуется предельная точность. Ваш друг утверждает, что даже чрезвычайно подробная модель человека принципиально неспособна чувствовать.

— Он абсолютно прав. Модель — это модель, а человек — это человек. Я убежден, что наряду со вторым началом термодинамики, исключающим возможность самоорганизации мертвой материи, когда-нибудь столь же несомненным будет считаться некое начало кибернетики, отвергающее возможность создания живых существ искусственным путем. Я даже попытаюсь в общих чертах сформулировать его. Что-нибудь вроде: «Невозможно, пользуясь дискретными средствами моделирования, создать искусственную чувствующую плоть».

Взгляд Дмитрия Александровича излучал такое спокойствие и был так искренен, словно он вычитал про новое начало в научном труде, а не сформулировал его сам.

Сотрудники профессора переглянулись, не зная, как разговаривать с человеком, который не принимает правил ведения научного спора. Сам профессор занялся вдруг своим мундштуком — разобрал его и стал прочищать его над пепельницей разогнутой канцелярской скрепкой. Глаза его между тем двумя голубыми каплями светились под крутым лбом, выдавая напряженную работу мысли.

— Если мне не изменяет память, — медленно сказал он, двигая взад-вперед скрепкой, — подобную идею вы высказывали в своей лекции, правда не в столь законченной и откровенной форме.

— Совершенно верно, — подтвердил Гончаров. — И могу привести сколько угодно аргументов в ее пользу. Вот первый, касающийся пункта, который вы только что обсуждали. Важнейшим признаком живого организма является способность чувствовать. «Чувствую, следовательно, существую» — так бы я поправил формулу Декарта. Но чувство всегда субъективно, оно принадлежит единственному, переживается только им и никакими средствами не может быть передано другому. Искусство не в счет, оно передает нам лишь тени подлинных чувств. Следовательно, чувство так же недоступно для исследования, как какая-нибудь черная дыра, отстоящая на миллиарды световых лет от Земли. Но как, скажите мне, моделировать недоступное?

— Блестящий аргумент! — воскликнул Володя.

— Простите, не согласен, — с вежливой твердостью возразил Иконников. Аргумент слишком расплывчат.

Дмитрий Александрович с улыбкой посмотрел на Володю.

— Ну что, мой друг, повторяется история многолетней давности. В те времена вы были моим оппонентом.

— Тогда я все на свете знал, — усмехнулся Володя. — Да вот поглупел с возрастом.

— Почти как Сократ!

— Прошу извинить меня за это маленькое отступление, — снова обратился Гончаров к профессору, — но ваш разговор воскресил в моей памяти дискуссию в одном институте. Тема тогда обсуждалась та же, что и сейчас — можно ли создать полноценное искусственное существо? Я тогда оказался в полном одиночестве против целого батальона интеллектуальных молодых людей, убежденных, что первые искусственные люди появятся чуть ли не в конце двадцатого века.

— Дмитрий Александрович, разрешите я воспроизведу? — попросил Володя.

Володя повернулся к ученым.

— Будьте добры, сформулируйте в самом общем виде понятие чувства.

— А ну-ка, — подзадорил профессор своих сотрудников.

— Одну минутку, — сказал Семен Миронович.

Он немного подумал и после короткой паузы отбарабанил, как по написанному:

— Чувство — это комплекс реакций, протекающих в организме под влиянием внешних раздражителей.

— Комплекс реакций? — уточнил Володя.

— Да.

— Химических, физических… движение частиц, электрические импульсы, так?

— Так.

— Прекрасно! — с удовлетворением сказал Володя. — В таком случае, если воспроизвести эти реакции в колбе, колба что, чувствовать будет?

Семен Миронович вскинул глаза к потолку, словно отыскивая там ответ на коварный вопрос.

— Нет, колба чувствовать не будет. Нужна еще ткань, в которой протекали бы процессы.

— Значит, суть ощущения не в процессах, а в каком-то особом свойстве живой ткани?

— Да, пожалуй.

— В каком-то особом свойстве живой ткани, которое невозможно обнаружить с помощью приборов? Ведь приборы могут регистрировать только процессы, сопровождающие акт ощущения. Выходит, процессы сами по себе — как бы на поверхности, а ощущение само по себе, как бы внутри. Но если это так, то опять у вас ничего не получится. Процессы — всю эту физику и химию вы воспроизведете, но как вы воспроизведете это загадочное свойство?

Ученые переглянулись.

— Это какая-то логическая ловушка, — несколько растерянно сказал Семен Миронович, ткнув себя пальцем в переносье. — По идее рассуждение верное. Если я собираюсь моделировать чувствующую ткань, то обязан воспроизвести не только процессы, но и то, что в ней чувствует.

— Постойте, постойте, — заговорил Виктор Иванович. — Это что же получается? Если физиологические процессы и акт чувствования не отождествляются, значит, внутри нас есть некий неуловимый призрак, который чувствует, но обнаружить который невозможно,

— Выходит так, — подтвердил Володя.

— Кто же он, этот призрак? Уж не душа ли?

— А вам что, не нравится это слово?

Виктор Иванович сухо рассмеялся.

— Ну вот и дорассуждались! Оказывается, внутри нас есть некая неуловимая субстанция, которую принципиально невозможно обнаружить никакими приборами, но которая тем не менее существует. Кентавров, русалок и ведьм невозможно обнаружить, но тем не менее они существуют. Ничего себе, логика!