Джозеф Финдер - Дьявольская сила

— Ну и что? — в нетерпении спросил я.

— А то, что… может, сейчас это звучит тривиально, но я что-то не увидела тогда, в морге, на теле шрама от операции. Лицо было здорово изуродовано, а тело — нет. Ну я установила, что шрам у меня и в памяти не отложился, может, шрам и был, но я что-то его не помнила. Понимаешь, в чем тут дело? Ну а потом, помнишь, я хотела еще раз посмотреть акты экспертизы вскрытия, а все документы оказались опечатанными? По распоряжению прокурора графства Фэрфакс. Ну а я нажала кое на какие пружины.

— Так вот для чего тебе понадобился в Париже факсовый аппарат, — догадался я. Тогда она намекнула лишь, что у нее появились кое-какие соображения относительно убийства отца, идея, как можно прояснить кое-что.

Она согласно кивнула и продолжала далее:

— Любой патологоанатом — по меньшей мере, все, кого я знаю, — держит копии актов в запертом ящике своего стола. Они хранят их на тот случай, если впоследствии возникнет какое-нибудь недоразумение. Тогда можно обратиться к копиям и другим документам, находящимся под рукой. Так что не все возможности были уже исчерпаны. Я позвонила одному своему знакомому патологоанатому из Массачусетского технологического института, а у него был знакомый коллега в больнице Сибли в Вашингтоне, где проводилось вскрытие. Обычный рутинный запрос, верно ведь? Бюрократизмом, говоришь, пахнет? Ну и что? Если знаешь, как нажать на нужные пружины, то обвести вокруг пальца всяких секретчиков в больницах ничего не стоит.

— Ну и?.. — подгонял я.

— Ну и мне переслали по факсу акты вскрытия. И, конечно же, в них упоминался неудаленный аппендикс. С этого момента я знала, что папа мог находиться где угодно, но только не под памятником на деревенском кладбище в графстве Колумбия на севере штата Нью-Йорк. — Она повернулась к отцу. — Ну, так чье же тело лежит там?

— Да одного человека, по ком плакать не будут, — ответил Хэл. — У меня ведь тоже не все ресурсы оказались исчерпанными. — И добавил равнодушным голосом: — Работка эта, конечно, грязноватая.

— Боже мой, — прошептала Молли, склонив голову.

— Но не такая уж поганая, как ты, должно быть, думаешь, — добавил он. — Нужно только тщательно перетряхнуть морги и подыскать неопознанный труп человека примерно одного со мной возраста и физического строения, и — что самое трудное — чтобы было неплохое здоровье при жизни, так как у большинства бродяг всегда куча всяких болезней.

Молли понимающе кивнула и, жалко улыбнувшись, с горечью заметила:

— А если бродяжничество наложило отпечаток и на его облик?

— Облик, особенно лицо, здесь не имеет значения, — пояснил я, — поскольку бродяги погибают по большей части при всяких катастрофах, и лицо их, как правило, оказывается изуродованным до неузнаваемости, верно ведь?

— Совершенно верно, — подтвердил Синклер. — Только с одной поправкой — труп был изменен до неузнаваемости до катастрофы, чтоб вы знали. Гримерам из морга, которым и в голову не приходило, что они гримируют вовсе не Харрисона Синклера, вручили для работы мою фотографию. Будут на похоронах открывать крышку гроба или не будут — это их не касалось, но они старались вовсю, чтобы покойничек выглядел как живой.

— А татуировка на плече? — спросил я. — Родинка на подбородке?

— Ну, это сделать — пара пустяков.

Молли во время этого профессионального обмена мнениями между мужем и отцом сидела и помалкивала, но тут не выдержала и встряла в разговор, сказав с горечью в голосе:

— Да, вот еще что. Труп был здорово обезображен во время автокатастрофы, да еще к тому же началось разложение и он распух и стал бесформенным. — В подтверждение своих слов она слегка кивнула головой и широко улыбнулась, но улыбка была отнюдь не из приятных. Глаза ее по-прежнему метали громы и молнии. — Труп, конечно же, чем-то походил на тело папы, но разве мы его опознавали по-настоящему, поближе? Разве в то время, в тех условиях могли мы внимательно присматриваться к нему?

Она посмотрела на меня невидящим взглядом, как на пустое место. В ее голосе теперь зазвучала зловещая нотка — монотонная, но подкрепленная одновременно чувством твердости, раздражения и сарказма.

— Представьте: приводят вас в морг, выдвигают ящик и открывают крышку — а там труп. Видно лицо, изуродованное при взрыве, достаточно лишь взглянуть на него — и вот, заявление готово: да, это мой отец, вот его нос, насколько мне помнится, а вот его рот, вроде он такой, Господи Боже мой! Себе же ты говоришь: вот оно — моя плоть и кровь, вот тот, кто породил меня на свет Божий, тот, кто катал меня в детстве на спине; я никак не хотела идти на опознание, таким я его никогда не видела, но они заставили меня, ну ладно, так и быть, взгляну последний разок, да и дело с концом!

Отец Молли приложил ребро ладони к загорелому обветренному лицу, в глазах явственно читалась печаль. Он сидел и выжидал, не говоря ни слова.

Я видел, что Молли трудно говорить дальше. Разумеется, она была права. Мне думалось, что сделать чей-то труп похожим на того, кого требовалось опознавать, не такая уж неразрешимая задача — стоит только наложить на лицо соответствующий грим, работа эта так и называется «искусство реставрации».

— Блестяще! — воскликнул я, все еще находясь под впечатлением, как ловко меня провели за нос.

— Но это не моя заслуга, — скромно заметил Синклер. — Идею подали еще наши давние противники из Москвы. Ты, Бен, наверное, помнишь один странный случай, о котором до сих пор рассказывают на лекциях на «ферме»? Это когда русские устроили в Москве в середине 60-х годов публичные похороны в открытом гробу одного высокопоставленного офицера из военной разведки?

Я хорошо помнил этот случай и в подтверждение кивнул.

Тогда Синклер сказал далее, обращаясь главным образом к дочери:

— Ну а мы направили в Москву своих соглядатаев, якобы чтобы выразить соболезнование, а на самом деле посмотреть, кто будет присутствовать на похоронах, сфотографировать скрытыми камерами и еще сделать кое-что. Мы в свое время завербовали его и думали, что он поставлял нам ценную информацию, а на самом деле, как потом оказалось, этот офицер выполнял задание советской контрразведки и все время гнал нам тонко замаскированную дезинформацию. Спустя восемь лет все выяснилось. Оказалось, что этот офицер жив-здоров, а вся эта затея с похоронами тоже была тщательно разработанная советской контрразведкой операция, рассчитанная, видимо, на то, чтобы втереть нам очки и побольнее уязвить. Для проведения похорон с того двойного агента сняли гипсовую маску и ловко наложили ее на какого-то подвернувшегося под руку покойника. В ту пору, в добрые брежневские времена, их высшему руководству ничего не стоило пристрелить любого человека ради нужного дела, так что вполне может статься, что они отдали приказ достать хоть из-под земли труп бедолаги, похожего на «крота». Но точно, конечно же, утверждать я не могу.