Поппи Брайт - Потерянные Души

– Теперь моя очередь. – Страшила приготовил еще одну порцию смеси и вколол себе дозу с хладнокровным рвением. Когда игла вошла в вену, он вздрогнул. А потом Никто испугался, что Страшила сейчас потеряет сознание. Его веки мелко задрожали, а голос поплыл, как кассета на тянущем магнитофоне. Его блестящие глаза галаго остекленели и сами собой закрылись.

Никто чувствовал, как наркотик разливается по его телу и его кровь становится прозрачной и чистой, как ключевая вода. Ему вовсе не было сонно. Наоборот. Сознание стало на удивление ясным и каким-то холодным. Он чувствовал себя всесильным, как бог.

Страшила, похоже, был в полном отрубе. Он сидел, привалившись спиной к стене склепа. Глаза закрыты. Дыхание хриплое и неглубокое. Рот слегка приоткрыт, так что виден кончик языка.

Никто перебрался поближе к Страшиле – так близко, что чуть ли не лег на него, – и приобнял его за плечи. Страшила был в грязной белой футболке, а кожа у него на шее была холодной и влажной от пота. Никто провел пальцем по горлу байкера и нашел точку за ухом, где бился пульс. На миг он задержал палец на этой точке, а потом покачал головой. О чем он думает?! Это очень опасная точка – если туда укусить, человек может умереть. Он поднял безвольную руку Страшилы и осторожно прикусил мягкую кожу на сгибе его локтя – там, где Страшила проткнул кожу иглой.

Вена была уже вскрыта, и кровь потекла легко. Страшила тихонечко застонал. По-детски жалобно. Никто присосался к крошечной ранке. Его била дрожь. Никогда раньше он не пил кровь у других. Разве что так – слизнуть пару капель, как тогда, когда Лейн порезал палец у Джека в машине. Та ночь, казалось, была в другой жизни. А теперь он пил кровь Страшилы – большими глотками. Кровь стекала у него по подбородку, смешиваясь со слюной. Ее медно-сладкий привкус был слегка горьковатым от пота на коже байкера. Никто сделал последний глоток и зализал ранку. Он не хотел пить слишком много. Он не знал, сколько можно. Пить слишком много было бы опасно. Но при этом ему хотелось съесть Страшилу, проглотить его целиком. Кровь, смешанная с наркотой, была такой вкусной, такой чистой.

Но потом все прошло. Никто привалился к стене старого склепа, пристально глядя на Страшилу. Ветер легонько шевелил волосы, упавшие на лицо байкера.

Похоже, опять собирался дождь. Никто аккуратно укрыл Страшилу его кожаной курткой. Он знал, что ему нельзя дожидаться, пока байкер придет в себя. А то вдруг он заметит свежую рану, и еще неизвестно, как он к этому отнесется. Может быть, изобьет Никто до полусмерти. Он в последний раз заглянул в изможденное лицо Страшилы и легонько коснулся пальцем его губ. Потом он поднялся, прошел через кладбище и снова вышел на дорогу.

Может быть, то, что он сделал сейчас, было сделано под воздействием героина, но Никто это вовсе не показалось странным. Эротичным – да. Коварным и даже, может быть, подлым – да. Но только не странным. Ему хотелось крови. Это было как жажда. Как голод. И теперь, когда он выпил чужую кровь, он почувствовал себя лучше, и живот уже не болел – в точности как тогда, когда он проглотил сперму бесноватого альбиноса.

Минут через десять на землю упали первые капли дождя. Машины безжалостно проезжали мимо. Мокрые волосы липли к лицу Никто. Дождь зарядил сильнее. Никто стало прохладно. Он уже было решился вернуться обратно к Страшиле – на мотоцикле, конечно же, от дождя не укроешься, но зато можно спрятаться в склепе, – но тут на шоссе показался черный фургон.

Тусклый и пыльный, он казался даже не черным, а темно-серым. Все заднее стекло было сплошь облеплено наклейками. Когда фургон просвистел мимо, Никто успел разобрать несколько надписей под толстым слоем дорожной грязи: PHOTUS, FETUS, VATOS – красными буквами, как бы сочащимися кровью; ВЕСЕЛИМСЯ ДО УПАДУ, «BAUHAUS» с нарисованной рожицей – эмблемой группы. Никто показалось, что он углядел и такие перлы, как: ИИСУС СПАСЕТ НАС и ЕСЛИ НЕ НРАВИТСЯ, КАК Я ВОЖУ, ЖАЛОБЫ ПРИНИМАЮТСЯ ПО ТЕЛЕФОНУ 1-800-ИДИ-В-ЖОПУ.

Фургончик проехал вперед, резко затормозил, подал назад и остановился рядом с Никто. В фургончике было трое парней. Все с яркими, явно крашеными волосами и мрачным готичным макияжем. Они смотрели на Никто и смеялись, и на мгновение ему показалось, что они сейчас уедут и бросят его под дождем на дороге – а он уже вышел с обочины на асфальт, так ему не терпелось оказаться в тепле. Но тут пассажирская дверца открылась, наружу высунулся один из этих колоритных ребят, выплюнул изо рта длинную прядь волос и сказал:

– Привет. Тебя подвезти?

Воздух в фургончике был жарким и влажным, как поцелуй. Пахло сладким дешевым вином, причем пахло так сильно, что Никто буквально почувствовал вкус.

– Меня Твиг зовут, – сказал тот, кто сидел за рулем. Его голос был низким и мягким, а улыбка – быстрой и острой как бритва. – Вон тот придурочный – это Молоха. А красавчик на заднем сиденье – Зиллах.

Фургончик рывком сдвинулся с места и поехал вперед. Никто внимательно изучал своих новых попутчиков. У Твига было умное и плутоватое лицо, а глаза были похожи на два осколка безлунной ночи. У Молохи черты были мягче, а улыбка наивнее. Но между этими двумя явно была какая-то невидимая связь. Они смеялись одновременно; их жесты в точности повторяли друг друга.

Сейчас они шумно препирались насчет какого-то напитка, который, как понял Никто, они сами изобрели – земляничное вино с шоколадным молоком. Твиг оторвал руку от руля и влепил Молохе подзатыльник. В ответ Молоха ткнул его кулаком в бок, а потом передал ему бутылку вина. Твиг сделал неслабый глоток. Вино пролилось ему на подбородок, и оба заржали в голос, когда фургончик вильнул и чуть не выехал на встречную полосу.

Никто перебрался в кузов. Весь потолок и стенки фургончика были испещрены наклейками с надписями и рисунками и исписаны толстым маркером. И все было забрызгано какими-то темными расползающимися подтеками, похожими на раковые метастазы.

Последний из этой троицы – Зиллах – лежал на низком диванчике в таких же темных подтеках. Он действительно был красавчиком, с нежным и тонким лицом андрогина. Его длинные волосы были собраны в хвост и подвязаны красным шелковым шарфом. Несколько прядей выбились из-под шарфа и упали ему на глаза – ярко-зеленые, как плоды зрелого лайма. Его черная куртка была ему велика, и от этого его тонкие бледные руки казались совсем уж хрупкими. У него были длинные ногти, заостренные и покрытые черным блестящим лаком. Никто спрятал руки, чтобы скрыть свой облупившийся маникюр.

Кожа у Зиллаха была такой светлой, что сквозь нее просвечивала тонкая паутина вен. Никто представил свои собственные вены, по которым сейчас текла кровь, смешанная с героином. Потом он оторвал взгляд от рук Зиллаха и посмотрел ему в глаза. Ему показалось, что он падает с большой высоты в зеленое море.