Дэвид Хартвелл - Научная фантастика. Ренессанс

Я взмок от пота, так что не стал заходить и покупать книгу, но, рассмотрев сквозь стекло прилавок, заметил объявление «Требуется помощник».

Поиски неквалифицированной работы казались мне напрасной тратой времени; уровень безработицы составлял пятнадцать процентов, так что, решил я, всегда найдется тысяча других кандидатов: молодых, согласных работать за низкую плату, сильных, здоровых. И хотя я решил продолжить обучение, продвигалось оно очень медленно. Область моих интересов расширилась в тысячу раз, и, несмотря на то что протез давал мне бесконечную энергию и энтузиазм, на изучение всего потребовалась бы целая жизнь. Я понимал, что мне придется пожертвовать девяноста процентами моих увлечений, если я планирую выбрать профессию, но у меня по-прежнему не хватало духу отсечь что-либо.

Я вернулся в магазин в понедельник. По пути от станции Петершем я успел повысить уверенность в успехе, но она и сама возросла бы, когда выяснилось, что других претендентов нет. Владельцу было за шестьдесят, и он сорвал спину. Ему нужен был кто-нибудь, чтобы таскать коробки и сидеть за прилавком, когда хозяин занят чем-то другим. Я рассказал ему правду: моя нервная система повреждена после перенесенной в детстве болезни, и я поправился только недавно.

Он принял меня сразу, с испытательным сроком в месяц. Начальная зарплата как раз равнялась пенсии, выплачиваемой мне Глобальной страховой компанией, но, впоследствии я должен был получать немного больше.

Работа оказалась несложной, и хозяин разрешал мне читать в задней комнате, когда не было дел. В каком-то смысле я очутился в раю: десять тысяч книг, и все бесплатно; но иногда меня охватывал страх перед дегенерацией. Я читал с жадностью и об одном мог с уверенностью судить: я был способен отличить талантливых писателей от бездарных, честных от обманщиков, банальных от оригинальных. Но протез по-прежнему требовал, чтобы я наслаждался всем подряд, объял необъятное, рассеялся среди пыльных полок, пока не превратился бы в ничто, в призрак, блуждающий в Вавилонской библиотеке.

Она вошла в книжный магазин через две минуты после открытия, в первый день весны. Наблюдая, как она перелистывает книги, я пытался хладнокровно взвесить последствия задуманного. В течение нескольких недель я по пять часов в день стоял за прилавком, надеясь, что в результате контакта с людьми возникнет… что-нибудь. Не безумная любовь с первого взгляда, а хотя бы крошечный проблеск взаимного интереса, едва заметное доказательство того, что я действительно могу желать одно человеческое существо больше всех остальных.

Этого не произошло. Некоторые покупательницы слегка заигрывали со мной, но я понимал, что в этом нет ничего особенного, это просто способ установить контакт — и у меня не возникало никаких ответных чувств. И хотя я мог определить, какая из них была в общепринятом смысле этого слова хорошенькой, живой или загадочной, остроумной или очаровательной, какая излучала молодость или тщеславие, меня это просто не интересовало. Четырем тысячам доноров нравились очень разные люди, вместе составляющие практически все человечество. И ситуация не изменилась бы, если бы я не решился нарушить равновесие сам.

Итак, за прошедшие недели я снизил все соответствующие оценки в протезе до трех или четырех. Люди стали мне едва ли более интересны, чем чурбаны. А сейчас, оказавшись наедине с этой произвольно выбранной незнакомкой, я медленно перемещал ползунки регуляторов вверх. Чем выше становились оценки, тем сильнее мне хотелось поднять их, но я заранее определил уровень, на котором остановлюсь.

К тому моменту, когда незнакомка выбрала две книги и подошла к прилавку, я ощущал одновременно и дерзкую уверенность, и болезненную неловкость. Мне удалось правильно настроить протез, и мои чувства при виде этой женщины казались вполне правдоподобными. И хотя все, что я сделал для того, чтобы испытать их, было хорошо просчитано, искусственно, ненормально, отвратительно, другого пути у меня не было.

Когда незнакомка покупала книги, я улыбнулся, и она тепло улыбнулась мне в ответ. Обручального кольца не было, но я пообещал себе, что в любом случае ничего не предприму. Это был просто первый шаг: заметить кого-то, выделить кого-то из толпы. Я мог бы пригласить любую из десяти, из ста женщин, отдаленно похожих на нее.

Я произнес:

— Не хотите как-нибудь выпить со мной кофе?

Она выглядела удивленной, но не обиженной, нерешительной, но вместе с тем слегка польщенной моим вниманием. И мне подумалось: я ведь готов к тому, что разговор этот ни к чему не приведет. Но пока я смотрел, как она размышляет, что-то болезненно пронзило мне грудь. Если бы эта боль хоть частично отразилась на моем лице, женщина, возможно, потащила бы меня в ближайшую клинику.

Она произнесла:

— С удовольствием. Кстати, меня зовут Джулия.

— А я Марк.

Мы пожали друг другу руки.

— Когда вы заканчиваете работу?

— Сегодня? В девять.

— Понятно.

Я спросил:

— А как насчет ланча? Когда вы обедаете?

— В час, — На мгновение она заколебалась, потом продолжила: — Есть неплохое кафе возле компьютерного магазина.

— Замечательно.

Джулия улыбнулась:

— Тогда встретимся там. Около десяти вечера. Хорошо?

Я кивнул. Она повернулась и вышла. Я не отрываясь смотрел ей вслед, ошеломленный, испуганный, ликующий. Я думал: это просто. Любой может сделать это. Это все равно что дышать.

Сердце забилось сильнее. Я был эмоционально отсталым подростком, и она выяснила это за пять минут. Или, хуже того, почувствовала, как четыре тысячи взрослых у меня в голове дают мне советы.

Я пошел в туалет, и меня вырвало.

Джулия рассказала мне, что она заведует магазином одежды в нескольких кварталах отсюда.

— Ты в книжном магазине недавно, верно?

— Да.

— А чем ты раньше занимался?

— Я нигде не работал. Очень долго.

— Давно?

— Со школы.

Она поморщилась.

— Что-то криминальное, да? Ну что ж, я тоже понемножку занимаюсь то одним, то другим. Я работаю только полдня.

— Правда? И как тебе это?

— Прекрасно. Я хочу сказать, мне повезло, эта работа прилично оплачивается, так что мне хватает и половины жалованья. — Она засмеялась. — Люди думают, что у меня маленькие дети. Словно это единственное возможное оправдание.

— А тебе просто нравится иметь свободное время?

— Да. Время — это важно. Ненавижу спешку.

Мы снова пообедали два дня спустя, а затем еще дважды на следующей неделе. Она говорила о магазине, о своем путешествии в Южную Америку, о сестре, выздоравливающей после рака груди. Я чуть не рассказал о своей давно побежденной опухоли, но, во-первых, испугался, что это может далеко меня завести, а во-вторых, это прозвучало бы как попытка вызвать сочувствие. Дома я намертво приклеился к телефону, но не в ожидании звонка, я смотрел новости, чтобы иметь хоть какой-нибудь предмет для разговора, кроме собственной персоны. Кто твой любимый певец/писателъ/ художник/актер? Понятия не имею.