Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке

— Да… мне нравится на них играть.

Помолчали.

— А ты не мог бы сыграть для меня?

— Для вас?

— Да, для меня. Я живу неподалеку. У меня очень хороший инструмент.

Антонио ошарашено молчал.

— Клянусь, я не сделаю тебе ничего дурного! — Анна улыбалась.

Антонио смутился так, что кончики оттопыренных ушей густо покраснели.

— Нет, я совсем так не думал… Конечно, если вы хотите, я сыграю.

— Я знала, ты не откажешь даме… — она засмеялась серебристым смехом и нежно погладила Антонио по щеке. — Идем. Это совсем рядом.

Небольшой дворец из голубоватого мрамора был вписан в изгиб лагуны как сапфир в драгоценную оправу. Эскорт изящных колонн расступался по мере приближения к парадному входу.

— Вы живете здесь?!

— Да. Тебя это удивляет?

Антонио смотрел во все глаза.

— Не знаю… Наверное, нет. Я никогда здесь не был. Хотя живу рядом.

Парадная лестница кончилась, промелькнула анфилада залов и комнат с картинами и гобеленами. Они шагнули в большую гостиную, оформленную в теплых, пастельных тонах. Антонио замер на пороге. Такой роскоши он не видел никогда.

— Хочешь лимонаду? — спросила Анна.

Антонио только сейчас понял, что просто умирает от жажды.

— Да… Хорошо бы.

Она открыла резной шкафчик, достала оттуда яркий лимон, кувшин и бокал из червленого серебра. Вооружившись изящным острым ножом, Анна срезала с лимона душистую спираль кожуры, погрузила ее в бокал и залила желтоватым напитком из кувшина. Антонио прижал к губам сладкую прохладу с кисловатым ароматом лимона и украдкой посмотрел на хозяйку дома. В нежно-голубом платье с нитью жемчуга она была похожа на сказочную принцессу. Королеву мира.

Допив лимонад, Антонио с благодарностью вернул бокал, подошел к инструменту и осторожно поднял крышку.

— Какой роскошный клавесин! — он пробежался пальцами по клавиатуре. Струны ответили нежным, позолоченным звучанием. — Старинный…

— Ты прав, мой мальчик. Иногда бывает важным позаботиться о такой вот роскоши. И тогда повседневные нужды позаботятся о себе сами.

Антонио непонимающе посмотрел на нее. Анна взяла в руки стоящую на деревянной подставке мраморную античную статуэтку и столь же туманно пояснила:

— Я люблю старинные вещи. История для них уже остановилась, а время еще идет… Я знаю, ты пишешь музыку. Сыграй мне, пожалуйста, что-нибудь из своих сочинений.

— Даже не знаю… Может, лучше Тортора?

Анна улыбнулась. Антонио вздохнул.

— Право, мне не хотелось бы…

— Ох уж эти упрямые мальчишки!.. — Анна продолжала улыбаться.

Антонио сел на резной стул, стоявший возле клавесина.

— Я это недавно написал. Называется «Роза ветров». Название придумал Этторе… мой друг. Только она еще не закончена…

Анна молчала. Антонио опустил руки на клавиатуру, и гостиная наполнилась водопадом звуков. В их стремительном полете смешались и порывы ветра во время шторма над Лагуной, и соленые брызги волн, и крики чаек, и перекличка колоколен венецианских церквей… Казалось, в дрожании клавесиновых струн бушевали все страсти воздушной стихии. Откуда десятилетнему Антонио было знать, что такие же страсти могут бушевать в душе человека? Но его мелодии, казалось, сплетались и с небесными ветрами, и с тайнами человеческой души.

Отзвенели последние ноты в верхнем регистре… Антонио поднял глаза. Анна сидела неподвижно. По ее щекам текли слезы. Она встала и легким ветром выбежала из гостиной. Через минуту вернулась, и уже ничто в ней не выдавало недавних слез.

— Я благодарна тебе, — глуховато произнесла она. — И рада, что не ошиблась… Пойдем.

— Вам понравилось? — спросил Антонио.

Анна молча посмотрела на него.

— Тебе пора… Обещаю, что твое желание исполнится. Ты будешь дирижировать эту мессу.

Антонио оцепенел и не мог вымолвить ни слова.

— Тебя доставят обратно к собору. Ты ведь хотел помолиться?

— До свидания… — пробормотал изумленный Антонио.

— До свидания… И постарайся никому не рассказывать, что ты был здесь. — Она снова ласково провела пальцами по его щеке.

Вновь оказавшись в капелле Святой Анны, Антонио стал пристально вглядываться в неожиданно ставший знакомым лик. В голове испуганным зверьком бился вопрос: «Кто вы, синьора Анна?.. Кто вы?.. Кто?..»

— Антонио! — раздался из глубины собора голос отца. — Антонио! Где ты?

— Я здесь…

— Да где же?

— В капелле Святой Анны.

— Слава Небесам… Я ищу тебя по всему собору. Где ты был?

— У Святой Анны… — ответил сын. Он был уверен, что почти не лукавит.

Москва, июнь 2005 года

Шли дни. Бурик болел долго. Было очень скучно болеть. Друзья не навещали его — не было у него таких друзей, которые обязательно придут, когда тебе плохо. Любимые книжки он быстро перечитал, а новые открывать для себя не хотелось. Бурик всегда настороженно относился ко всему новому.

Наконец он выздоровел — к началу летних каникул. Теперь времени было навалом, его надо было куда-то девать. Бурик пристрастился к прогулкам в одиночестве.

Раньше он гулять не любил, предпочитая книжку и чипсы, поглощаемые в горизонтальном положении. Бабуля частенько пеняла ему: «Ну что ты, Сашенька, лежа читаешь? Глаза испортишь. Сходи лучше погуляй. Смотри, погода какая славная!» Несколько лет назад она и сама пошла бы с ним, но теперь мальчик был слишком большой, чтобы гулять с бабушкой. Ей оставалось только твердить одно и то же на все лады, чтобы Сашенька, наконец, отложил книжку и поднялся с дивана. Неохотно сделав пару кругов по парку возле кинотеатра «Варшава», он возвращался к любимому занятию с чувством выполненного долга.

Теперь Бурик уходил сам и надолго. Так что бабушка только головой качала и вздыхала, когда он, крикнув из прихожей: «Бабуль, я пойду погуляю!» — исчезал на два-три часа. Она бы не на шутку встревожилась, если б узнала, какие места выбирает он для прогулок. Бурика привлекали территории заброшенных заводов, оставленные стройки, пустыри, заваленные всякой дрянью. В таких местах была, правда, вероятность столкнуться с какой-нибудь шпаной или пьяной компанией, но Бурик научился далеко обходить их, заранее распознавая по громким голосам, сигаретному да водочному запаху.

Больше всего Бурика интересовали рельсовые развязки, заброшенные пути, вдоль которых стояли старые телеграфные столбы с оборванными, свободно болтавшимися проводами. Долгое время такой путь может идти параллельно действующему — и неожиданно оборваться тупиком. А однажды Бурик наткнулся на одинокую березу, выросшую там, где кончались рельсы. Береза была высокой…

День стоял теплый, дождь вроде не собирался, хотя небо было в облаках. Бурик, поколебавшись, решил перебраться по железнодорожному мосту через канал имени Москвы и побродить возле Тушинского аэродрома. Но прежде необходимо посидеть немножко на самом мосту над шлюзом, на одном из специальных балкончиков, где можно переждать, пока поезд, заставший тебя на мосту, промчится мимо, для острастки громко погудев. Бурик любил бывать на этих балкончиках, нависающих над водой. У него был даже свой любимый, где он мог часами сидеть на настиле из толстых досок, просунув ноги между прутьями ограды и болтая ими в воздухе. Ему никогда не надоедало глядеть, как шлюз медленно наполняется водой, а красные металлические буйки по бокам всплывают вверх короткими рывками. Важно было не пропустить момент, когда тяжелые створки ворот поползут в стороны, баржи потихоньку отцепятся от стен шлюза и величественно двинутся к выходу. Все здесь двигалось неторопливо и с достоинством, почти незаметно для глаз. Так, когда смотришь на улитку, кажется, будто она и не шевелится, а отвлечешься на минутку, глядь — она уже совсем в другом месте.