Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке

— Ты знаешь, — смущенно начал Бурик, — когда я был совсем маленьким… ну, лет шесть-семь мне было, мы с папой часто ходили сюда гулять вечером. И когда я видел трамвай, который забирается на мост, мне казалось, что он обязательно взлетит и полетит куда-нибудь на другую планету. Я даже название придумал — Межпланетный Трамвай.

Добрыня молчал, готовый слушать дальше.

— Ну и вот… А на мосту трамвай сразу сворачивает направо. И действительно, кажется, будто он пропал. Или улетел…

— А папа не смеялся?

Бурик удивленно посмотрел на друга.

— Нет, конечно. Он у меня все понимает. Даже сказал, что, скорее всего, трамвай не улетает на другую планету… ну зачем связываться с этой невесомостью, безвоздушным пространством… Папа сказал, что это не-тех-но-ло-гично. Гораздо интереснее придумать, что трамвай на этом мосту как бы чиркает по грани соседнего пространства и может перейти туда. А уж там может быть что угодно — и другая планета, и вообще Счастливая Страна…

Мимо загрохотал трамвайный вагон. Проехав мимо мальчишек, он лихо завернул в сторону в конце моста — там был устроен спуск — и сразу пропал из поля зрения.

— А что, похоже, будто и правда того… улетел, — сказал Добрыня.

Мальчишки не спеша пошли вслед уехавшему трамваю. Спустившись с противоположной стороны моста, они, не сговариваясь, свернули на железную дорогу, ведущую на их любимый балкончик.

На балкончике сидели два странных типа. В руках они держали пластиковые стаканы. Рядом стояла початая бутылка шампанского, а на расстеленном пакете было разложено что-то нетривиальное и жутко аппетитное.

Мальчишки, заболтавшись, не заметили незнакомцев, и теперь, подойдя вплотную, удивленно уставились на это чудное пиршество. Один из типов, с трехдневной щетиной, пафосно вещал другому, зачем-то размахивая в воздухе правой рукой:

— …когда пишешь в соавторстве, важно уметь слушать друг друга! Надо вести диалог и все время подавать друг другу идеи. А у нас с тобой… — увидев подошедших мальчишек, он замолчал на полуслове. — Ну вот… Нас уже навещают собственные герои. Допились!

— Нечего было так реально их описывать! — спокойно отозвался второй, несколько более худощавый. Он внимательно посмотрел на мальчишек и вдруг сказал: — Знаешь, пошли… Пошли-пошли. Это место им сейчас нужнее, чем нам.

Первый молча согласился и принялся собирать закуску и закупоривать бутылку.

— Слушай, я так не могу, — вдруг сказал он, бросая пакет. — Не соавторы получаются, а какие-то жлобы! — Он повернулся к мальчишкам. — Ребят, голодные?

— Не… — ответил Добрыня несколько неопределенно. — Только что ели.

На этих словах Бурик шумно сглотнул.

— Да что вы там ели! — вступил второй. — Небось, чипсы какие-нибудь.

— Да мы не голодные, спасибо.

— Ну, смотрите…

Уходя с балкончика, они обернулись. Тощий помахал мальчишкам рукой.

— Только осторожней, — сказал небритый.

— Ага… Мы осторожно, — ответил Добрыня, привычно располагаясь на балкончике и просовывая длинные ноги сквозь нижнюю планку ограждения.

— Что-то вкусное тут ели… — сказал Бурик, располагаясь рядом и принюхиваясь. — Жаль, унесли. Чего ты отказался-то?

— Да ну… — ответил Добрыня. — Незнакомые дядьки. И вообще, неудобно. А поесть было бы неплохо…

Он потянул носом и закатил глаза то ли от удовольствия, то ли от голода.

— Пойдем ко мне — бабуля нас покормит. Только давай еще немного посидим.

— Конечно, — ответил Добрыня, ковыряя пальцем криво нацарапанную надпись на досках: «Антон», и чуть ниже: «Борис». Затем достал из кармана длинный ключ и начал выцарапывать бородкой: «Бурик. Добрыня».

Бурик молча следил за его действиями. Когда надпись была готова, он вытащил из кармана ручку и принялся обводить буквы. Потом подумал и зачем-то обвел имена неизвестных Антона и Бориса.

— Зачем их-то? — спросил Добрыня.

— Сам не знаю. Почему-то захотелось… Как ты думаешь, это ничего, что мы написали здесь свои имена? Мне кажется, что ничего…

— Конечно! Мы же не просто так. И не на живом дереве пишем.

— Мне почему-то кажется — они тоже не просто так… — рассеяно сказал Бурик, ковыряя ногтем букву «Т» в слове «Антон».

Вечернее солнце ласково согревало мальчишек, сидящих на балкончике, болтающих ногами и никуда не спешащих. Сзади изредка проносились электрички, ветер ерошил давно не стриженные мальчишечьи лохмы.

Медленно опускалась вода в шлюзе, оголяя черные блестящие стены. Было тихо и спокойно, ребята знали, что здесь ничего плохого с ними не может случиться. Даже легкое чувство голода не омрачало опустившегося на них счастья. Наверное, оно было одним из его составляющих.

Слева зашуршал гравий — кто-то взрослый торопливо шел по мосту. Приглядевшись, Бурик и Добрыня увидели, что к ним спешит один из тех двоих, кого они, сами того не желая, «выжили» с балкончика. В руках он держал пластиковый пакет.

— Так… — сказал незнакомец, отдышавшись и почесав правый ус. — Хоть вы и не голодные, а поесть вам надо. Вот!

Он протянул пакет.

— Да мы не голо… — снова затяну было Добрыня.

— Спасибо вам, — перебил его Бурик. — Мы и правда немножко проголодались.

Добрыня только крякнул и взял пакет.

Подошедший, казалось, сам был смущен до крайности.

— В общем, тут… нарезки. Шейка в черносливе… И балык с бастурмой. В «Алых парусах» брали…

— Ого… — Добрыня заглянул в пакет. — Спасибо!

— Да, еще колбаса итальянская. Правда, она с перцем, островатая. Вы уж не обессудьте, если не понравится. Только вот, жаль, запить нечем, — он развел руками. — Не шампанским же поить вас…

Бурик прыснул.

— Не… Мы не пьем!

— Вот и не начинайте.

Собеседник улыбнулся.

— Удачи вам, ребята!

— Ага, и вам! Спасибо! — закричали мальчишки в быстро удаляющуюся спину.

Нарезки уплетали, растягивая удовольствие: разрывали каждый ломтик пополам, смотрели на свет (тонкие, они словно светились изнутри), нюхали и отправляли в рот.

Разговаривать не хотелось. Хотелось просто сидеть вот так, есть маленькими кусочками вкусную вкусность, душой понимая, что Чудо в этот раз неожиданно обрело вкус и аромат балыка, острой итальянской колбасы и шейки с черносливом.

Москва, август 2005 года

— Это со мной, — небрежно бросил Стас толстому капитану, сидящему перед компьютером вместо секретарши.

— Да-да, «это» с ним, — добавил Вовка, идя следом.

Когда дверь закрылась, Вовка осмотрелся.

В кабинете генерала Лопухова было по-спартански прохладно. Генерал обошел стол, на котором при желании можно было бы развернуть партию настольного тенниса, и пожал гостям руки. Жестом пригласил садиться. Стас неторопливо выложил на стол распечатку фрагментов книги покойного Харченко, собственный отчет о проделанной работе, компакт-диск «Антонио Доменико Виральдини. Сочинения», вовкины выписки из исследовательского дневника, сверху положил фотографии мальчишек, а рядом поставил бутылку армянского коньяка.