Светлана Чехонадская - Саваоф

А как имя влияет на судьбу? Тут тоже море версий. Может быть, определенная генетическая память родителей заставляет давать определенные имена, и если покопаться, то окажется, что в родах завоевателей вечно всплывает имя Александр, а в родах хитрых менял — имя Иосиф; и первый уже рожден завоевателем, а второй — хитрым менялой, и не они подделываются под свои имена, а имена — под них.

Если верить старым журналам, повальное увлечение кодами родилось вместе с людьми. Вначале разгадывали коды квадратов и кругов, попутно изобретя музыку, потом перешли на более сложные фигуры: уже не на песке, а на бумаге заплясали синусоидные волны. Дуги стали растягиваться и сжиматься, какие-то орбиты чуть не свели с ума целый мир. Потом в ход пошла мощь экранов. Это было недавно: бесконечные спирали, похожие на перевитые друг с другом цепочки бусинок, поманили окончательной отгадкой.

Но формула найдена не была. Точнее, была — и была полезной, великой, замечательной, как и все предыдущие, очень простые по сравнению с ней, но от этого не менее полезные и великие — но все-таки она оказалась проходной и как бы горизонтальной. То есть открывающей мир не вглубь, а вширь. Как та истина, о которой я прочитала в старом журнале и над которой хохотала вечера три.

Один человек узнал, что под влиянием каких-то таблеток можно понять Истину — главную Истину жизни. Он нашел эти таблетки, наглотался их, и Истина, действительно, открылась ему. Так он делал неоднократно, но всякий раз после пробуждения забывал ее. Тогда гражданин решил схитрить: рядом с собой он положил бумагу и ручку и только после этого проглотил свои таблетки. Главная Истина жизни снова открылась ему, и на этот раз он записал ее. А когда пришел в себя, то прочитал на бумаге: «Банан большой, а кожура еще больше».

В последние пару десятилетий люди устали читать подобные истины на своих бумажках (точнее, на экранах — бумага теперь встречается очень редко), но каждое новое открытие — это открытие о банане и его кожуре.

Всплеск интереса ко всему потустороннему — видимо, следствие этой усталости. Люди словно хотят перепрыгнуть через свое непонимание, выйти из горизонтального мира: не ввысь, так хотя бы вглубь, они похожи на взбунтовавшихся персонажей картины, догадавшихся, что, несмотря на дивное мастерство художника, она все-таки двухмерна. Они верят, что мир вокруг картины имеет дополнительные измерения: «Мы же не случайно родились с догадкой об этом!» — таков их довод. Слабоват, считаете?..

Лет тридцать пять назад увлечение мистикой получило дополнительный импульс: было доказано, что уже в нашем мире существуют предметы, не зависящие от времени и пространства. То есть они могут находиться в разных точках в одно и то же время или меняться местами, не обращая внимания на гигантские расстояния. Это пришло из физики, и вначале на таких вопиющих нарушениях всяческих природных законов поймали самых маленьких — электроны, что ли, но потом заговорили о биополе и его способности улавливать, благодаря этим малышам, то, что происходит за тысячи километров. Какой-то деятель научился измерять происходящее и даже запечатлевать его. В этот период стали модными снимки собственного биополя: я еще помню квартиру, где жила ребенком: там, в кабинете покойного отца, висели цветные снимки его и маминой ауры: она повторяла их контуры, но у него в одном месте была рваной. Между прочим, в области желудка. Правда, из-за того что отец не любил завтракать, он часто болел гастритами...

Когда мне исполнилось десять, некие элементы ауры были расшифрованы, в частности, удалось определить, что красноватый цвет в области локтя означает способности к музыке, и прежде всего, к игре на флейте. Люди, которых считали целителями и экстрасенсами, имели зеленоватое свечение у мизинца — но не все, а лишь семь процентов. Почти наверняка выявлялись психические заболевания — криво полыхающей короной, похожей на солнечную, только тускло фиолетового цвета — но как раз это не сильно заинтересовало экспериментаторов, поскольку психические заболевания умели выявлять и без того, причем на самых ранних стадиях — по анализу крови. Но в общем пользу это открытие принесло (точно не помню, какую именно), и снимки ауры красиво смотрелись на стенах. Интерес к ним, впрочем, потихоньку прошел.

Спустя несколько лет научились распознавать поля неживых предметов. Они были совсем слабыми, другими по своей структуре — как бы зернистыми, а не такими, как огонь — но они все-таки были, и это, откровенно говоря, запутывало и утомляло.

Но тут оказалось, что существуют человеческие ауры без людей. Я тогда училась на последней ступени, и уже хорошо помню, как об этом объявили. Обнаруженные биополя были явно человеческими: они так же были подвижны, менялись, словно бы огорчались чему-то или радовались.

Чего только о них не писали! И то, что это души умерших, и то, что это ангелы, и что это создания параллельного мира, недоступного нам физически, и даже то, что это души механизмов, тех, что уже обладают искусственным интеллектом. Первое время, наслушавшись новостей, я вздрагивала от сильных порывов ветра — мне казалось, что эти ребята касаются моего лица своими фиолетовыми краями. Но потом привыкла.

Я долгое время склонялась к тому, что эти биополя принадлежат душам умерших — но умерших каким-то особым образом и, возможно, особым образом погребенных. Иначе невозможно объяснить тот странный факт, что в нашей стране этих ребят больше всего в одном городе. В нем они просто кишат, и этот город — Санкт-Петербург. Еще лет в двенадцать, проезжая на экскурсии по пригородам Санкт-Петербурга, я видела роение, которое объясняла начинающимися сумерками, особым составом морского воздуха, своей впечатлительностью по поводу блокады, бывшей здесь сто пятьдесят лет назад, чем-то там еще, и это роение не было веселым полетом пчел за нектаром — это было медленное и ужасное движение теней вокруг одних и тех же мест, движение, передающее мне нечеловеческую тоску.

Мой одноклассник, поклонник идей Платона, позднее уверял меня, что это — идеи прекрасного; матрицы, по которым создан город. Мы тогда чуть не подрались.

Наука же, в отличие от нас с ним, не смогла определить происхождение биополей-призраков, и их оставили в покое.

А вот увлечение мистикой не прошло. Оно даже переживает свое второе рождение (наверное, не второе, а миллионное?), только стало более наукообразным. Цвета биополя трактуются так же, как линии руки, как знаки зодиака, как имена — на основании уже известных прецедентов. «У него тоже было розовое свечение вокруг уха перед тем, как все утонули, а он один выжил!» — таково основание для разрешения плыть. И как доказать, что это недостаточное основание? Утонуть?