Роман Буревой - Сыщик

– Куда?

– На Олимп, конечно!

Пожалуй, трибун пошутил не слишком удачно.

Перед Марком уже разворачивалась панорама космического порта: вышки антигравитационных генераторов, покрытые окалиной блюдца планетолетов, черные пузыри транспортников. Сновали рабочие и механики на легких скутерах… Какие-то установки, назначения которых Марк не знал. Рычание техники, визг сигналов, предупредительные голограммы. В детстве он с матерью любил ездить в космопорт – наблюдать всю эту суету.

Тележка с багажом и седоками, следуя заданной программе, тем временем подрулила к площадке флайеров. Они миновали тяжелые машины зелено-коричной раскраски, явно принадлежащие военному ведомству, затем несколько белых «стрекоз» с золотыми эмблемами змеи и чаши и, наконец, добрались до частного сектора. Здесь возле легкого прозрачного флайера стоял высокий старик в белой тоге с широкой пурпурной каймой. Складки тоги были уложены безупречно, на ногах – красные сенаторские башмаки с серебряными полумесяцами.

– Приветствую тебя, Марк Валерий Корвин! – обратился к старику Марк.

Он помнил деда, хотя в жизни ни разу его не видел. Последние воспоминания относились к тому времени, когда его отец знакомил деда со своей невестой Афродитой, или, как он ее ласково именовал, – Атой. За прошедшие восемнадцать лет дед переменился разительно. Тогда он был сильным, крепким мужчиной, сейчас сенатор в свои семьдесят пять, несомненно, выглядел стариком, хотя сохранил благородную осанку и гордую посадку головы. Но волосы на голове побелели, вызывая в памяти первый снег на полях усадьбы Фейра. Старость. Эта часть жизни была Марку совершенно непонятна. В своих прежних жизнях, что вспоминались зачастую одновременно, он всегда был молод или даже юн. Мужчины в роду Корвинов женились рано.

Марк не знал, как держать себя с этим человеком. По-рабски поцеловать руку? Нет, все, что связано с Колесницей, с усадьбой Фейра – забыть!

Но не пятилетним же мальчишкой кидаться к старику, цепляться за полу тоги и вопить «Деда!» Марк застыл в растерянности, мучительно подыскивая какие-то слова. Или хотя бы одно слово, которое он должен сказать…

Дед сам шагнул к нему навстречу. Обнял. Прижал к себе. У сенатора Корвина были по-стариковски холодные руки

– Марк… Я тебя искал столько лет… – прошептал дед.

Марк затрясся. Ответил, отстраняясь:

– Я спал двенадцать лет. Но все это время не видел снов. Ни единого сна. А теперь вижу.

– Твои сны – это только твои сны, мой мальчик. Ты понимаешь, о чем я?

– Кажется, да, понимаю.

– Ну и отлично. О снах мы еще поговорим. – Старик тоже отстранился, вновь оглядел Марка: – Я думал, ты выше ростом. Твой покойный отец был куда выше.

Марк смутился.

– Но ты еще вырастешь, конечно, вырастешь… – пробормотал старик и повернулся к Флакку. – Как все прошло?

– Нельзя сказать, чтобы гладко. Но идентификация дала положительный результат.

– Ну вот, теперь я могу спокойно умереть, – Марк не заметил в этой фразе деда фальши. Напротив, явственно расслышал вздох облегчения.

– Еще нет. Ты должен добиться, чтобы сенат признал наследника, – уточнил трибун. – Мы даже не знаем, как долго наши противники будут тянуть время.

Старик Валерий стиснул локоть Флакка:

– Я твой должник. Ты можешь просить, чего хочешь. Ты спас Корвинов, спас нашу память.

– Иногда возникает желание сделать что-нибудь невероятное. К примеру…

– К примеру, вытащить человека из рабства с Колесницы. Никому еще такое не удавалось!

– Сама операция оказалась не трудной…

«Нетрудной?» – чуть не закричал Марк. Но промолчал.

– Другое дело – наварх Корнелий, – продолжал Флакк. – Как получилось, что он встал во главе операции? Как я выяснил, сенат действительно наделил его полномочиями.

– Наделил, – кивнул старый Корвин. – Марции решили, что есть прекрасный повод для примирения наших родов, Манлии их поддержали. Наварх поклялся, что доставит Марка на Лаций. Но я знал… знал, что наварх что-то задумал! – с неожиданной яростью воскликнул Валерий. – Его брат сенатор уверял, что они готовы помочь, что ищут моей дружбы. Я питал слабую надежду, что Корнелии не посмеют действовать открыто. Но я ошибся.

– Наварх не хотел, чтобы Марк вернулся домой.

– Этого никто не хочет, кроме нас, – криво усмехнулся сенатор. – А что Гораций?

– Можно сказать: он поглядывал в нашу сторону. Но и только.

Сенатор задумался. Марку показалось – да что там показалось, он был уверен, что у старого Корвина только что возник какой-то план. И план этот мог не понравиться Флакку. Причем очень не понравиться. Марк догадался по одному взгляду, по нахмуренной на миг брови старого сенатора. Может быть, потому, что однажды уже видел такой взгляд?

С космодрома сенаторский флайер доставил старика Корвина и Марка на виллу в окрестностях Нового Рима. Марк сидел возле иллюминатора и, не отрываясь, глядел на синие воды Тирренского Моря внизу, на белые зерна судов-автоматов, разбросанные по невидимой борозде. Звезда Фидес стояла в зените, морские воды блестели, как рыбья чешуя.

Все это уже не раз созерцали до Марка его прадед, дед и отец. Сейчас видел он. Ничто из увиденного не было для него внове. Сегодня утром перед посадкой корабля, во сне, он точно так же летел на флайере, в безоблачном небе сияла Фидес, сверкало море, покачивались кораблики на воде. Неужели ничто в мире его больше не восхитит и не удивит? Марка охватила такая тоска, что он не удержался и застонал. К счастью, сенатор задремал в своем кресле и не слышал этого стона отчаяния. А Флакк… Флакк, похоже, все понял. Но ничего не сказал.

Усадьба «Итака» показалась до боли знакомой. Посадочную площадку по-прежнему окружала изгородь, сложенная из плоских камней. Дом был выкрашен все в тот же светло-желтый цвет, и четыре колонны, поддерживающие фронтон, поблескивали сахаристым блеском, будто установленные только вчера. Разве что ряды здешних кипарисов теперь стали куда выше, а хвоя с годами потемнела. В этот миг усадьба показалась Марку ненастоящей. Голограмма, виртуалка… или, хуже того, раскрашенный картон, из которого рабы усадьбы Фейра строят декорации для новогоднего празднества. А под картоном – ржавый каркас и серый бетон. Что-то холодное, уродливое, угрюмое… Марк содрогнулся. Люди сами себе придумали этот мир, реконструкции Парижа, Лондона, Рима… Поверили, что все – настоящее. «А что настоящее?» – сам себя спросил Марк. Бараки? Да, бараки нет нужды маскировать. Тот, кто родился и вырос на Лации, верит имитациям безоговорочно. Но Марк слишком долго созерцал задник, чтобы теперь смотреть на мир, как все.

«Значит, я научусь жить среди декораций, только и всего», – решил он.