Сергей Лексутов - Ефрейтор Икс [СИ]

— Тебя же посадят, подонок… — голос ее поднимался и поднимался, по мере того, как она говорила, до крика. — Мне еще и шестнадцати не исполнилось!..

Страх начал подниматься откуда-то снизу живота, стягивая холодом внутренности, и страх вытолкнул визгливый крик:

— Заткнись, мразь!

Но она продолжала, как в бреду:

— Я все расскажу, и тебя посадят! Ты будешь ворочать тяжеленные бревна на сорокаградусном морозе, летом тебя будут жрать комары, и ты не сможешь принимать каждый день ванну! Ты будешь вонять, как десять свинарников! А каждую ночь тебя будут насиловать толстые, грязные зэки. Все знают, как в тюрьме поступают с такими, как ты…

Страх затопил чернотой все его сознание. Не помня себя, он схватил шлем и ударил ее по губам, по голове… Еще… Еще… Затравленно оглянулся. Мотоцикл! Нацедил полный шлем бензина из бака, плеснул на нее, чиркнул зажигалкой… И тут же отскочил, опаленный, затрещали волосы на голове… Она очнулась от непереносимой боли, вскочила с горящей земли страшным факелом, и крик… Крик, в котором не было ничего человеческого, раскатился над притихшим лесом.

Что было дальше, он помнил плохо. Память вернулась, когда судья произнес:

— …к десяти годам лишения свободы…

Колотясь головой о стенку тюремного вагона, он шептал:

— Дурак, кретин, идиот! Зачем ее было жечь? Побесилась, и успокоилась бы! Что бы она сделала?! Если папины деньги из-под расстрела вытащили… Страх, проклятый страх!

Рядом с Гирей на нарах сидели еще двое. Крыню Губошлеп боялся до колик в животе. Хмыря тоже все опасались. Мрачный, замкнутый верзила ни в грош не ставил зэковские порядки зоны, похоже, и жизнь свою тоже не ценил. К тому же мотал огромный срок по экономической статье. Это ж только представить, какой куш хватанул!.. Такие всегда на зонах ходили в авторитетах. Еще бы! Такой, не жалея себя, и кого другого не пожалеет…

Гиря протянул руку:

— Давай…

Покосившись на Крыню и Хмыря, Губошлеп сунул деньги в подставленную ладонь.

— Ну, я пошел? — нерешительно потоптавшись на месте, спросил он.

— Да посиди с нами, помечтаем… — Гиря подвинулся.

Губошлеп присел на нары.

— О чем мечтать-то?

— Да ты, помнится, говорил, что у тебя дружки цеховики? И камешки по настоящей цене покупают… Камешек загнать сможешь?

— Смогу, конечно… А что? Вы, никак, тут кимберлитовую трубку раскопали?..

Гиря раскрыл ладонь. В тусклом свете камень выглядел невзрачной стекляшкой. Губошлеп облизал вмиг пересохшие губы. Осторожно взял его, подошел к окну, провел по стеклу, прислушиваясь к специфическому скрипу.

— Откуда это?! Ему же в музее место… Если и не в музее, то такой камень по карману только жене Рокфеллера…

— Ты шибко-то не интересуйся. Нам его продать надо.

— Ладно. Тридцать процентов мне…

— Ишь, распарило щенка…

— Как хотите… Только, если вы попытаетесь его своим скупщикам загнать, наверняка три четверти цены потеряет. Вот и прикиньте, много ли я прошу?..

— Ладно, пойдет, — с неожиданной легкостью согласился Гиря.

Но блеск в глазах Губошлепа вдруг померк. Возвращая камень, он вздохнул:

— Только, ребята, вам придется восемь лет подождать… А может, и меньше. За хорошее поведение мне должны скинуть годика три…

— Это у кого хорошее поведение?.. — двусмысленно ухмыльнулся Гиря. — Мы, милый, ждать не можем. Понимаешь? Ну, никак невозможно подождать!

Бес, сидящий в Губошлепе снова выскочил не вовремя и не к месту:

— Ладно, давай камень, пойду вертухаям за мешок жратвы загоню…

И тут Губошлеп почувствовал, как что-то колючее уперлось под лопатку. Губы у него мгновенно отвисли, непослушный язык вывалился изо рта. Он попытался что-то сказать, но только протянул:

— А… нь-я…

Крыня ласково промурлыкал над ухом:

— Чегой-то он сильно смешливый, все шутит и шутит…

Гиря поморщился, сказал брезгливо:

— Убери заточку. Не будешь же ты его прямо здесь колоть…

— А чего с ним цацкаться? Он же видел камень, теперь нас сдаст…

— Все равно, не здесь… — мотнул головой Гиря. — В рабочей зоне лучше замочишь, или ночью, спицей в ухо…

Это спокойное обсуждение его судьбы доносилось до Губошлепа, словно сквозь вату. Он попытался подняться, но только поелозил непослушными ногами по полу. Несколько раз со стуком открыв и закрыв рот, наконец, хрипло выдавил:

— Чего вам надо?

— Чего нам надо? — Гиря смерил его насмешливым взглядом. — Прогуляешься с нами пешочком. Недалеко, всего тысченку верст, а потом покатим к твоим денежным дружкам. У Крыни два камешка. Один, поменьше, это который ты видел, другой — побольше. Так вот, маленький — вам с Хмырем, большой — нам с Крыней. Идет?

Жалко, заискивающе улыбаясь, Губошлеп попросил:

— Отпусти, Гиря, а?.. Я никому… Ни слова… Мы же вместе освобождаемся, приедете ко мне, все и обстряпаем…

Гиря с сожалением вздохнул:

— Я бы и рад посидеть, с такой заначкой можно… Да вот как Крыня? Камешки-то — его. А Крыня не может посидеть, легавые хвост прищемили, старые дела крутят… Вот и ты теперь не досидишь… Ты, шкура, завтра же побежишь к куму, нас сдавать, чтобы срок тебе скостили.

— Не побегу, Гиря! Матерью клянусь!

— Да мне-то что? Я тут сбоку припеку… Как Крыня?..

Крыня мрачно ухмыльнулся:

— Конечно, не побежишь. Ты, малый, уже отбегался…

Из глаз Губошлепа текли слезы, мокрые, слюнявые губы противно тряслись и подергивались. Гиря с любопытством смотрел на него. В который раз подивился; и почему люди обычно выделяют его, Гирю? Вот и сейчас, заточка у Крыни, а упрашивает и унижается Губошлеп перед ним, Гирей. Учесть это надо. В дальнейшей игре, которую задумал Гиря, надо как-то отодвинуться, уступить первенство Крыне, пусть все думают, что он главный организатор.

— Я пойду, Гиря, пойду… — с усилием выдавил из себя Губошлеп.

— Вот и хорошо. Пасти мы тебя будем, как следует, но даже если тебе удастся доползти до кума, тебя пришьют в ту же ночь, как только нас заметут.

— Я знаю…

— Через неделю уходим. Если бабки остались, держи при себе. Жратвы припаси, если сумеешь…

Проснулся Павел от назойливо звеневшего телефонного звонка. С трудом разлепив веки, вылез из постели, мельком глянул на часы, было уже одиннадцать, но он явно не выспался; голова побаливала, а в глаза, будто песка насыпали.

Взяв трубку, он недовольно спросил:

— Кого Бог послал в такую рань?

— Здорово, Паша! — послышался жизнерадостный голос Димыча. — Это для тебя рань?! Когда я уже полдня на работе?.. Хотел бы я тоже быть писателем…

— Хочешь быть писателем, будь им! — проворчал Павел. — Чего звонишь-то, что-нибудь случилось?

— Ну что может еще случиться, к тому, что уже случилось? — оптимистично воскликнул Димыч. — Паша, мне пришла идея прошерстить "Беркута" вдоль, поперек и сверху донизу…