Пип Баллантайн - Министерство особых происшествий

Ему было необходимо прополоскать рот, почистить зубы и приготовиться к ночному кутежу.

«Все хорошо», — продолжал звучать в ушах ее шепот. «Возможно, колониалка на этот раз все-таки права, — раз­дался в голове голос отца, когда Веллингтон вышел из туале­та. — Возможно, эти люди были чужими для этого круга. И нет ничего плохого в том, чтобы отделить тех, кто вхож сю­да, от тех, кто не вхож».

— Что? — спросила Элиза, заметив в зеркале странное вы­ражение на его лице.

«Проститутка, — процедил сквозь зубы его отец. — Она называет это жертвой во имя королевы и родины? Я нисколь­ко не сомневаюсь в том, что эта шлюха отлично развлеклась прошлой ночью».

— Ничего, все в порядке.

— Букс, если вы не в состоянии...

— Я же сказал — все в порядке. Значит, так оно и есть. — Его грубость удивила даже его самого. Он схватил щетку и принялся расчесывать свои волосы. — И не нужно допра­шивать меня, мисс Браун, в противном случае вы никогда не будете мне доверять, — сказал он, откладывая щетку для волос в сторону и натягивая свой жилет.

Медленно тянулись секунды. Веллингтон чувствовал, что повисшая тишина становится угнетающей.

— Будьте рядом со мной, Веллингтон, — наконец сказала она ему. — Это как раз то самое время и то самое место, где порознь можно пропасть...

«Да как смеет эта женщина обращаться к тебе в таком то­не!» — прошипел его отец.

— ...и наступит такой момент, когда вам потребуется сохра­нить осознание того, кто вы такой и кому доверяете. Мы с ва­ми поняли друг друга, Букс?

Веллингтон продолжал молчать, уставившись в зеркало.

— Агент Букс?

Было что-то успокаивающее в этом неторопливом прихорашивании.

— Мы с вами поняли друг друга?

— Да, — в конце концов ответил он. — Поняли.

На самом деле Веллингтон ничего не понимал. Он не мог понять, почему кто-то мог выбрать для себя оперативную ра­боту. В архиве для него был свой смысл. Логистика. Факты. Дедукция.

Но это?..

Тайной разведывательной работой мог заниматься человек особого склада. Насколько он понимал, обычно это были сдер­жанные и обособленные люди. И по-своему талантливые. Этого он никогда не отрицал.

«Нечего валять дурака с солдатами в окопах», — едко за­метил бы здесь его отец.

Бросив друг на друга последний долгий взгляд, Веллингтон и Элиза вернулись к своим ролям Сент-Джонсов, снова пере­став быть собой; сейчас они опять сидели в обеденном зале и наслаждались великолепным ужином.

Однако за столом нельзя было не заметить двух свободных мест, и каждый воспринимал это как предупреждение в соб­ственный адрес.

Теперь кандидаты внимательно присматривались друг к дру­гу. Пемброуки держались наиболее обособленно. Возможно, все дело было в военной подготовке мужа, в его умении оце­нить реальную угрозу для него самого и его жены. Если учесть наличие у них детей, они, видимо, сменили свои приоритеты в пользу желания просто пережить этот уик-энд. Натаниэль Пемброук остановил свой взгляд на Веллингтоне и сейчас оце­нивающе разглядывал его. Если бы у того в руках находился пистолет, Веллингтону обязательно захотелось бы куда-нибудь спрятаться.

Другая семейная пара, Коллинзы, заметно нервничала. Барнабус обливался потом, мертвенно-бледное лицо Ангели­ки на фоне ее белого вечернего платья придавали ей сходство с привидением. Оба они часто поглядывали по сторонам, тщет­но стараясь сохранить вид активных и жаждущих вступить в общество кандидатов.

Веллингтон взглянул на Элизу; глаза ее по-прежнему бы­ли опущены.

— Послушайте, Сент-Джонс, — раздался рядом с ним зна­комый голос.

Веллингтон промокнул рот салфеткой и ответил:

— Лорд Дивейн.

— Вздор, приятель, зовите меня Бартоломью. Зачем же так официально... — Он сделал паузу, а после тихого «Ага!» понимающе улыбнулся. — Можете не беспокоиться, стари­на, насчет своей кандидатуры на это место. Вы уже многих здесь заставили обратить на себя внимание и сделать на вас ставку.

— И сейчас тоже?

— Конечно, — заверил его Дивейн. — Помимо того, что у вас восхитительная жена, вы демонстрируете крепкий харак­тер. Ценное качество для нашего общества.

— Что ж, — сказал Веллингтон, тихо вздохнув, — тогда, полагаю, это должно означать, что мои мозги останутся у ме­ня в голове.

Дивейн ухмыльнулся.

— У нас есть свои правила и традиции, старина. Вы долж­ны это понимать.

— Я понимаю, хотя и нахожу ваши ритуалы посвящения до­вольно жесткими.

Дивейн кивнул.

— Так и должно быть. Когда вы услышите то, что Хавелок собирается сказать сегодня ночью, вы все поймете.

— Жду с нетерпением, — как можно спокойнее ответил Веллингтон, бросив быстрый взгляд в сторону доктора.

На этот раз доктор Хавелок уже ждал всех за столом, лицо его было радушным и довольным, без каких либо следов рас­каяния после недавней зверской расправы над журналистами. Сейчас он с удовольствием ел первое блюдо вместе со всеми остальными, несмотря на царившую за ужином напряженную атмосферу. Веллингтон обвел глазами зал и тут заметил, что здесь как будто стало просторнее. Может быть, это было свя­зано с отсутствием одной пары? Нет. Свет газовых ламп отра­жался от висевших на стенах зеркал для слуг. В зеркалах этих виднелась искривленная обстановка комнаты, потому что са­мих слуг перед ними не было. Позади трона Хавелока, где обычно стояли еще двое лакеев, сейчас возвышались два бронзовых обелиска, достигавшие пояса единственного дво­рецкого, присутствовавшего в зале. Холодные закуски были поданы, налили по первому бокалу вина; но теперь среди го­стей оставался только один внушительный дворецкий, кото­рый никогда далеко не отходил от Хавелока. Он стоял так же неподвижно, как и два обелиска.

— Добрый вечер, братья и кандидаты, — заговорил Хаве­лок, призвав всех к тишине. — Я понимаю, что тем, кто зна­ет меня хорошо, мое присутствие здесь и эта моя вспышка красноречия могут показаться нехарактерными; но, с другой стороны, братья, когда я соблюдал условности?

Послышался вежливый смех, в котором угадывались нот­ки мрачных опасений.

— Причина моего присутствия здесь проста: я хочу видеть вашу реакцию. — Хавелок повернулся к дворецкому. — Пир­сон, можете начинать.

Угрюмый дворецкий подошел к одному из обелисков и, про­тянув руку, поднял находящийся позади него рычаг; действия его вызвали веселое оживление некоторых дам за столом. Ког­да рычаг зафиксировался в верхнем положении, из отверстий с обеих сторон показались серебристо-перламутровые сопла. Послышалось громкое шипение, и дамы дружно охнули; но за­тем раздались возгласы удивления и ужаса, когда металличе­ские пластины сдвинулись в сторону и из корпуса вытянулись похожие на скелет руки и ноги, сделанные из телескопических трубок, шестеренок и поршней. Верхняя часть обелиска по­вернулась, превратившись в угловатое лицо с глубокими впа­динами глазниц и решеткой на месте рта, светившейся при­зрачным ярко-изумрудным светом, а Пирсон тем временем поднял рычаг второго обелиска.