Анна Мурадова - Беглая книга

— Да, отец Маргариты говорил, что их было пять. Одну из них он оставил здесь, ту самую, которую я решил использовать в хозяйстве. А где другие — не знаю.

— Знает ли об этом отец Маргариты? — спросил я и только тут заметил, что молодая жена моего кузена сидит сгорбившись и закрыв лицо руками. Вероятно, ей было очень стыдно. Как и большинство бретонок, она была с детства набожна и вряд ли одобряла поведение супруга, который вел себя не лучше, чем дикарь-язычник, с той лишь разницей, что, в отличие от дикарей, он ведал, что творил. Мне стало жаль молодую женщину, и я решил завершить разговор, однако сделал это весьма неловко:

— Маргарита, а могу ли я переговорить с твоим отцом по поводу этих списков?

Красавица еще больше покраснела, и покачала головой:

— Нет, господин Пеллетье, это невозможно. Батюшка умер год тому назад, да простит ему Господь все его прегрешения.

Было уже поздно и ни у меня, ни у моих гостеприимных хозяев не было желания продолжать беседу. Было уже темно; служанка со свечой в руке проводила меня на верх, в комнату которую отвели мне для ночлега. Запах в ней стоял пренеприятный, извлеченная мною рукопись успела распространить зловоние по всей маленькой и душной комнатке. Впрочем, погода стояла не очень холодная и я приоткрыл окно. Струйка свежего воздуха ворвалась в комнату и погасила свечу. Раздеваться мне пришлось в кромешной темноте.

Перед сном я помолился и попросил Господа простить моему родственнику все его прегрешения, и даже его неверие, которое, по моему мнению, было лишь следствием скудности его ума. Кровать в комнате была старинная, с резными дверцами, которые я закрыл, чтобы укрыться от сквозняка. Перина (или что это было?) пахла прелью и мышами, я долго ворочался и никак не мог заснуть. Как только дрема слегка затуманила мой разум, я услышал, как поскрипывают половицы. Кто-то крался к моей двери, стараясь ступать легко и незаметно, но любое движение в этом старом жилище сопровождалось такими жалобными звуками, какие только может издавать старое измученное дерево. Шаги то прекращались, то удалялись, то снова приближались, казалось, что кто-то бродит возле моей двери, но не решается войти. Ты знаешь, мой друг, я человек отнюдь не суеверный, но долгая дорога и переживания утомили меня настолько, что мне стало не по себе. Ты, наверное, смеешься, читая мое послание, но представь себе: ты лежишь в полной темноте и не видишь даже кончика своего носа; за окном завывает ветер, гонит по темному небу невидимые облака; изредка раздается крик совы и другие ночные звуки… И эти шаги, непонятно кому принадлежащие, и этот скрип, который пытаются скрыть, и медленно-медленно открывающаяся дверь, которая издает жуткий стон — всего этого достаточно, чтобы напугать и самого смелого человека.

Ты знаешь, я не верю в призраки и привидения, о которых так любят рассказывать в бретонским деревнях. Поэтому, когда я увидел, как, прикрывая свечу ладонью, в комнату плавно вошел силуэт, одетый в ниспадающие белые одежды, я сразу понял, что это никто иной как жена моего кузена — безбожника. Но зачем она явилась сюда, босая, полунагая, в одном ночном платье и наброшенной на плечи шали, с распущенными волосами подобно колдунье Жанедиг из нижнебретонских баллад?

— Простите меня, святой отец, — кротко сказала она, присаживаясь подле меня на прикроватную лавочку. — Я ни за что бы не стала к Вам являться в такой час и в таком виде, если бы не наш с Вами вечерний разговор.

— Слушаю тебя, дитя мое, — ответил я, открыв одну из створок кровати и присаживаясь на постели.

— Мне стыдно, очень стыдно за то, что произошло, но, видит Бог, я никак не могла уговорить мужа оставить ту самую книгу в покое.

— Верю тебе, — ласково отвечал я, — я видел, как ты закрывала лицо руками.

— Позвольте мне рассказать Вам о том, как это все началось. Мы полюбили друг друга, когда мне было пятнадцать. Мой отец не хотел отдавать меня замуж за Ива, потому что у Ива почти совсем не было денег. Зарабатывать он их не умел или не хотел, а может просто ему не везло, я не знаю… Отец уже готов было отдать меня за другого, но вдруг Ив явился к нам в дом с подарками и деньгами и сказал, что ему в наследство достался замок его дяди по матери, который умер старым холостяком. Отец сменил гнев на милость. Замок, правда, оказался старой развалиной, но скоро мы его отстроим: денег у Ива много. Я долго не могла понять, откуда они берутся, ведь дядя умер в долгах и не мог оставить никакого капитала. Ив долго отнекивался, а потом рассказал.. — Она поежилась и огляделась вокруг. Пламя свечи задрожало. Я предложил ей закрыть окно, боясь, что и ее свеча погаснет и ей нелегко будет вернуться в свою спальню. Маргарита с трудом закрыла окно, потом снова села подле меня и продолжила свой рассказ. — В тот вечер, когда Ив поругался с моим отцом из-за того, что отец не отдавал меня ему в жены, его друзья поджидали его в кабаке Лагадека. Вы, наверное, не знаете, что это за кабак. Он пользуется в округе самой дурной славой, там часто случаются потасовки. Говорят, что Лагадек получил от дьявола какой-то особый рецепт крепкой водки, от которой в людей вселяется бес и заставляет их грешить, пока хмель не выветрится. Ив выпил немного и вскоре пошел домой. Одному идти было страшновато. Он жил тогда в двух лье отсюда у старой тетки, от которой тоже ждал наследства, и ему надо было пройти мимо перекрестка близ Керзервенн. Там, на самом перекрестке стоит старый дуб, которому, говорят уже тысяча лет, а рядом с дубом — распятие (да Вы, наверное, сами видели, когда проезжали). Распятие поставили не так давно, потому что около того дуба на перекрестке происходили всякие нехорошие вещи. Там плясали корриганы и заставляли идти с ними в хоровод всякого, кто будет проходить той дорогой…

Я слушал и удивлялся, как в наше время, в наш просвещенный век, современная молодая женщина может настолько всерьез говорить о народных суевериях. Мне всегда казалось, рассказы о корриганах — удел темных, малообразованных крестьян. Однако перебивать я не осмеливался, видя, как взволновано юное создание. Она, тем временем, продолжала:

— …Поэтому Ив был рад, когда какой-то человек предложил ему пройтись вместе до Керзервенна. Человек этот назвался Паолем, и сказал, что ему надо заглянуть в замок Керзервенн по делу. Паоль оказался приятным собеседником, и мой Ив рассказал ему про всю свою жизнь, и про то, как ему хочется на мне жениться, а денег у него нет. И вот, когда они дошли до распятия, Паоль предложил Иву сделку: он обещал, что всегда у Ива будут деньги, к тому же он станет хозяином Керзервенна. В обмен на это Ив не должен никогда переступать порог церкви, не должен молиться, причащаться, а после смерти его душа будет принадлежать дьяволу… Ив присмотрелся и увидел что у Паоля вместо ног — лошадиные копыта. Тут Ив все понял, но было уже поздно…