Девид Джонсон - Разрушитель

Что-то, может проникновенность в голосе Бредли, встряхнули Саймона. Филлипсу стало жаль старого, усталого монстра, который забившись в подземную пещеру, не может даже по своему желанию сдохнуть. Мысли были сумбурные, но Саймон все чаще и чаще поддавался эмоциям.

– А сколько я буду жить? – почти подчинился Саймон.

Бредли попытался вспомнить. Через обрывки памяти проходили годы и годы, люди, события, отразившиеся в мировой истории и события, о которых знало лишь его подсознание. Женщины, которых когда-то любил Эдгар, и женщины, ласкавшие только его. У Эдгара Бредли, правда, до того, как он стал носить это имя, были даже дети. Попробуй-ка объяснить своему стареющему отпрыску, почему тот дряхлеет быстрее родителя. И Бредли колесил по свету до тех пор, пока свет еще существовал.

– Давно… – эхом отозвался на вопрос Саймона старик. – Но сначала – убей Френдли.

– Ну, а этот Френдли, он же тоже бессмертный?

– Френдли? – встрепенулся Эдвард. – Нет, еще со студенческих лет он был трусом и хлюпиком. Когда газеты затрубили о смелых, его-то в городе не было: пас у бабули коз на ферме.

Саймон, потирая руками вспухший затылок, сквозь головную боль пытался соображать.

– Эй, слушайте, мистер! – до Саймона дошло, – так вы, если весь этот мусор насчет бессмертия – правда, посылаете меня разрывать косточки человека, подохшего Бог весть сколько лет назад?!

Эдвард хватанул губами воздух. Только тут он припомнил странную заметку в старом журнале. Какой-то доморощенный мыслитель разглагольствовал о памяти человека и ее свойствах. Да, живучесть клеток, их способность делиться и воспроизводить себе дубликаты, все это даст человеку возможность жить вечно. Но невозможно вечно любить, вечно страдать, вечно стремиться куда-то. Все эти понятия, все эмоции человеческой души и существуют лишь потому, что они мимолетны и, сменяя друг друга, от доверчивой восторженности детства до унылого ожидания смерти в старости, подготавливают человека к тому, чтобы научиться не быть. Небытие – вечно. Псих-генетик, поработавший над десятком парней, упивавшихся собственной неповторимостью, встал у природы посреди дороги. Память, спасаясь от пустоты и бесполезности, раз за разом прокручивала те из событий, которые спрессовались, успели уместиться в от и до обычного века, отпущенного человеку. Все остальное – живущее небытие.

Эдвард Бредли так ясно увидел мелкий типографский шрифт, словно кто-то поднес к газете ярко горящий светильник. Свет резанул по глазам, калеча мозг ударившим фонтаном крови.

Эдвард Бредли ел, пил и жил, мечтая убить человека, который давно умер. Последнее сильнодействующее лекарство, удерживавшее нить между миром и Эдвардом, оказалось лишь паутинкой в осеннем лесу,

Эдвард попытался встать с кресла. На подгибающихся ногах приблизился к двери с кодовым замком и с ужасом сообразил, что забыл самим им придуманную комбинацию цифр.

Сухой кулак слабо ударил бронированную плиту. Ногти поскребли металл и соскользнули.

Эдвард Бредли застонал без голоса и упал, уткнувшись носом в ковер.

Саймон Филлипс не сразу понял, что оказался замурованным один на один с мертвецом в стальном бункере.

– Пинни! – Розалинда привстала на носки и звонко чмокнула полицейского, ничуть не смущаясь его спутников.

Трейси, скрывая омерзение, старалась не касаться сальных поверхностей и грязных тел. А если бы можно было, то и не дышать.

Вновь прибывшие тут же оказались в густой толпе.

– Так это и есть то чучело, которое ты… – Трей не знала, что за слово побольней придумать, – с которым ты вступаешь в физические контакты?

Розалинда отпустила Пинни, которому что-то нашептывала на ухо и удивленно воззрилась на Трей. Так рассматривают незнакомого зверька: любопытно, но может цапнуть.

Окружающие притихли и угрожающе подтянулись.

– Это я-то чучело? – дружелюбно сверкнула зубами Розалинда.

Девушки стояли друг против друга.

Кто-то в толпе восхищенно ахнул:

– Да это ж как в книжке «Принц и нищий»! – и тут же умолк под шиканье остальных.

Берни Бернс не вмешивался, присматриваясь к незнакомому мужчине. Пожалуй, бицепсы того уступали в силе мускулам Бернса.

А Спракслин, давно разглядевший предводителя шайки, теперь старательно делал вид, что оценивает фигурки девушек. Трей и Розалинда и в самом деле были похожи: черные волосы, зеленые глаза. Розалинда чуть выше и сухощавей. Но сравнение, однако, было не в пользу Трейси.

В Розалинде – порывистость, страстность, буйство резко очерченных линий, где ни одной – лишней или нечеткой.

Трейси – словно ее размытое отражение. Мягкая линия носа, безвольный подбородок, девушка походила на восковой цветок, в то время, как Розалинда была растущим цветком шиповника, малиново светящимся где-нибудь на июльской поляне.

Две женщины из разных миров словно воплощали собой наземный город и жителей подземелья.

– Поединок! – выкрикнул Бредли.

Не успел Спарки и его команда опомниться, как грязные тела образовали круг, рассевшись на деревянных ящиках, старых колесах и просто на корточках.

Обитатели подземелий, где разнообразие было острым блюдом к обеду, всегда готовы повеселиться на дармовщину.

Время от времени поединки объявлялись и раньше.

Сосед украл у соседа из фанерной коробки помятую банку консервов. Кто-то обозвал другого в глаза подлецом.

Девушка из Верхнего города, так, чтобы не ломать язык, внизу называли Лос-Анджелес, оскорбила всех, дав понять, во что обитатели верха ставят своих сородичей.

Сникс, Заклин и Пинни встали стеной, отгораживая Трей от полуголых тел, возбужденных предстоящей дракой.

Спракслин сориентировался быстрее.

– Один на один – и победителю отдают побежденного!

Толпа одобрительно загудела. Условия были серьезные: сразу видно бывалого бойца.

Тут же доброхоты притащили кованный железом сундук.

– Я – Томми Медведь, – похлопывая ладонью о ладонь в круг вошел гигант.

Стянул через голову куртку. Огляделся и бросил одежду девушке с серьгами-пауками в ушах.

Спарки с уважением оглядел выпирающие из-под кожи слои мускулов на плечах, грудной клетке. Впалый живот был словно вылеплен из пластика.

Чарли с приятелем, поднатужившись, откинули крышку сундука.

Сверкнула сталь ножей, кинжалов, платиновых наконечников для стрел. Спракслин только в исторических книгах читал о палицах и булавах, в беспорядке сваленных в сундуке.

– Ты имеешь право выбора оружия, – великодушно оскалился гигант.

Спарки сделал вид, что перебирает острые железки. Взвесил в руке обоюдоострый меч с клинком в половину человеческого роста. Отброшенное оружие коротко звякнуло.