Дин Джеймс - Смерть под псевдонимом

— Ну разумеется, — прогудела леди Гермиона.

Мисс Патни высморкалась в носовой платок.

— Гермиона, дорогуша, я тоже должна как можно скорее попасть к себе. Мистер Мерблс в ужасном расстройстве, и ему нужно время, чтобы очиститься от той негативной энергии, которую на него выплеснули.

— Конечно, конечно, — сказала графиня, и, к моему удивлению, громкость ее голоса снизилась до нормального уровня. — Вам с Мистером Мерблсом приготовлена ваша любимая комната. Тебя не затруднит, голубушка, показать также и доктору Керби-Джонсу его покои? Ему отведена Золотая комната — та, что напротив твоей. — Леди Гермиона повернулась ко мне, и уровень децибелов стал возрастать с каждым слогом. — Ваш помощник, молодой Блитерингтон, разместится в гардеробной в ваших апартаментах. Надеюсь, он сочтет это помещение достаточно удобным.

— Вне всякого сомнения, — заверил я.

По правде говоря, я бы предпочел, чтобы Джайлза поселили как можно дальше от меня. Думаю, не нужно объяснять, что именно попытается он осуществить, проживая целую неделю бок о бок со мной. Мой юный помощник был просто неисправим, и он, видимо, решительно настроился получить то, что хотел.

Я учтиво откланялся перед леди Гермионой и мисс Монкли и вслед за мисс Патни покинул гостиную. Холл был пуст — очевидно, Джайлз уже пошел в наши покои и начал разбирать вещи. Шагая за мисс Патни, я взглянул на часы — пора было принимать очередную пилюлю. С появлением этих маленьких шариков жизнь современных вампиров стала значительно проще. Три пилюли в день избавляют меня от необходимости — о ужас! — впиваться кому-то в шею и высасывать кровь, чтобы поддерживать существование. Это фармацевтическое чудо, изобретенное американскими учеными, работающими на правительство — кстати, те ученые, оказывается, тоже вампиры, — изменило нас, и мы теперь больше не прежние ночные твари, что метались от гроба к гробу, стараясь избежать всяческих опасностей вроде осиновых кольев в руках окрестных жителей и тому подобного. Правда, я уже не способен превратиться в летучую мышь и порхать по воздуху, но кому, скажите на милость, так уж хочется быть летучей мышью.

Когда мы уже поднялись на второй этаж, мисс Патни прервала свою тихую беседу с Мистером Мерблсом и показала, где находится Золотая комната. В ответ на мою благодарность радушно улыбнулась. С ее помощью и Мистер Мерблс помахал мне лапкой. Видимо, кролик уже немного очистился от негативной энергии — в противном случае он вряд ли вспомнил бы о хороших манерах.

А может быть, все дело в том, что само мое присутствие помогает чучелам животных проявлять свои лучшие качества.

Головная боль у меня уже прошла, в отличном расположении духа я открыл двери отведенной мне комнаты и… застыл на пороге как громом пораженный.

Попробуйте представить себе, как могла выглядеть комната в заведении определенного рода в конце девятнадцатого века. Я имею в виду те заведения, где всегда старались удовлетворить самые разнообразные вкусы угнетенных мужей викторианской эпохи, ищущих того, чего они не могли получить от верных хранительниц домашнего очага. Ибо порядочные женщины, как тех наставляли, не должны иметь ни представления о некоторых вещах, ни тем более желания этим заниматься.

Золото сверкало повсюду: золотистый ковер, золотистые портьеры, золотистые покрывала и подушки, золотистая обивка на диванах и креслах, лишь кое-где тронутая мазками красного и зеленого. Почти все было украшено бахромой, а где отсутствовала бахрома, там свисали кисточки. Стены были оклеены обоями с кроваво-красными цветами на золотом фоне, деревянная мебель также блистала позолотой.

— Теперь я начинаю понимать, — подал голос Джайлз с другого конца комнаты, — почему Кинсейл-Хаус довольно редко упоминается в журналах по интерьерному дизайну.

Я прикрыл за собой дверь.

— Совершенно отвратительно! Ты не находишь?

— Типичный бордель, — засмеявшись, согласился Джайлз. — Вот подожди, я еще своей мамуле расскажу.

— Не вздумай, — возразил я. — Иначе она тут же вознамерится переделать в том же духе родовое гнездо твоих предков.

— Это ты точно подметил, — вновь засмеялся Джайлз и поманил меня к двери в другую комнату, возле которой он находился. — К счастью, мой закуток отличается спартанской простотой.

Обогнув огромную кровать с балдахином, я приблизился к своему помощнику. Гардеробная была раза в четыре меньше моей спальни и имела весьма скудную обстановку.

— Тесновато, конечно, но зато легче для глаз, — заметил я. — И для желудка.

— Если ночью в твоей ужасной опочивальне тобой овладеют страхи, то всегда добро пожаловать ко мне, — промолвил Джайлз и приобнял меня за талию. — Кровать, конечно, маловата, но вдвоем мы вполне поместимся.

— При выключенном свете всех этих ужасов не видно, — усмехнулся я и отошел. За спиной послышалось недовольное сопение, хотя милому юноше давно пора бы понять, что не все в жизни дается легко. — Терпение, Джайлз, терпение.

— Ты это твердишь постоянно, Саймон, — упрекнул он и все же расплылся в улыбке.

— Давай заканчивай разбирать свои вещи, а я займусь своими, — сказал я и тоже улыбнулся. — Затем спустимся вниз и познакомимся с остальными.

Минут двадцать спустя весь мой багаж был аккуратно развешан и разложен. Как нельзя кстати в этих апартаментах стояли наполненные графины и поднос со стаканами, так что мне не пришлось бежать за питьевой водой. Ибо с приемом очередной пилюли тянуть не стоило.

Поскольку Джайлз продолжал еще возиться со своими пожитками — он такой щепетильный и ничего не может делать кое-как, — я решил немного разобраться с рукописями, которые мне предстояло оценить. Я предполагал заняться чтением и рецензированием еще до приезда в Кинсейл-Хаус, но не нашел для этого ни времени, ни сил. Так что придется покорпеть над текстами ночью, пока остальные будут путешествовать в стране грез. Надеюсь, что к утру мне удастся просмотреть все девять рукописей.

— Знаешь, Саймон, — произнес Джайлз, подходя к кровати, где я сидел, — ты взираешь на эти письмена с энтузиазмом членов лейбористской партии, приветствующих Маргарет Тэтчер на мероприятии по сбору средств.

Я пожал плечами:

— Пару раз я уже занимался подобным делом и прекрасно представляю, чего можно ожидать. Если повезет, то один из текстов окажется вполне добротным, большинство — посредственными и один-два просто никуда не годными. Вся трудность заключается в том, чтобы не нанести тяжелейшего удара по чувствительному авторскому самолюбию, высказывая обоснованную и объективную критику.

— Но в случаях, когда тексты действительно отвратительные, — заметил Джайлз, — жесткую критику можно было бы сравнить с актом эвтаназии.