Олег Северюхин - Чекистские фантазии

В младших классах корпуса было не до дневников. «Патронаж» старших классов кроме как дедовщиной в прямом смысле слова и не назовешь. Воспитанники старших классов были разными. Одно скажу, что из утеснителей порядочных людей не выходило. Пусть он обсыпан золотым шитьем и бриллиантовыми орденами, но человек, бывший с детства порядочной сволочью, останется такой же порядочной сволочью и до конца дней своих.

Трус может стать храбрецом. Рассеянный может натренировать свою память. Горбатый — выправиться на строевом плацу и поражать своей строевой выправкой. Мазила станет снайпером. Но сволочизм никаким благородным происхождением или манерами не скрыть. Это клеймо человеческое, а многие люди думают, что если ребенок в детстве выкалывал глаза животным, то он может вырасти в прекрасного человека, главное обучить его политесу и танцам. Никогда.

Так и я после выхода из корпуса поддерживал внешне приязненные отношения с теми, кого не уважал и даже ненавидел, подмечая в них все те же черты, которые они демонстрировали в корпусе, унижая и издеваясь над младшими воспитанниками. Почему он не предпринимал попыток так же поиздеваться над старшими воспитанниками? Он же человек умный. Младшие воспитанники беззащитные и отпора дать не могут, а старшие могут и покалечить. Все бессмысленные жестокости, совершаемые в войнах и в стычках, совершаются именно этими людьми.

Делать какие-то записки в корпусе означает дать козыри утеснителям. Военная организация жестокая. Чисто душевные люди в ней редкость и они либо уходят, либо погибают как люди или как личности, становясь теми же, кто был для них внутренним врагом. В волчьей стае не гавкают. Собственно это же пытался сказать и бывший офицер господин А. Куприн, которого нам приходилось читать украдкой. У него не хватило сил подстраиваться под общий хор, зато у него хватило смелости открыто сказать об этом, выслушивая постоянные оскорбления от утонченных натур в блестящих мундирах, не желающих признавать ясно видимых пороков.

У каждого кадета была надежда, что после выпуска все переменится, все станут офицерами и приобретут то благородство, которое дает чин. Боже, какие детские заблуждения. В старших классах я занимался защитой младших воспитанников, и они липли ко мне как к старшему брату, что вызывало раздражение у моих одноклассников и ухмылки у воспитателей и некоторых преподавателей.

После выпуска из корпуса я только начал делать первые пометки и то после того, как я начал осознавать, что я очень много знаю и что мое прошлое не так мало, каким оно было при поступлении в корпус. Я вдруг открыл в себе, что я знаю несколько восточных языков, понимая, о чем говорят торговцы в лавке колониальных товаров. Все это я и записывал в небольшой тетради, которую хранил в укромном месте в своей скромной офицерской квартире. Однажды, совершенно бессознательно я начал писать справа налево, проговаривая про себя те буквы, которые у меня получались в виде волнистой линии с точками сверху и снизу: ман дар сибири зэндеги миконам. Я не верил своим глазам. Я писал по-арабски, что «я живу в Сибири».

По этому поводу я как-то затеял разговор с нашим полковым врачом господином Введенским. Вот уж действительно человек прекрасный во всех отношениях. Одно слово — врач. Кроме воинской присяги на верность Царю и Отечеству еще давал клятву Гиппократа и неукоснительно следовал обеим клятвам.

Как-то случилось так, что после занятий на стрельбище я предпочел идти домой пешим порядком и догнал нашего эскулапа. Разговор шел об общих вопросах и вдруг я спросил, а бывает ли так, что человек может чувствовать в себе, что он уже прожил какую-то жизнь и сейчас живет совершенно другую.

Господин Введенский, пользуясь тем, что я оказался благодарным слушателем, прочитал мне целую лекцию об этом, рассказав и об инкарнации, и о нервных потрясениях, называемых стрессами, которые могут вызвать воспоминания прошлого, передавшиеся с генами моих дальних предков, и сказал, что в принципе явление это далеко не исследовано. Он посоветовал мне понаблюдать за собой, чтобы выяснить, не снятся ли мне правдивые сны из прошлого и будущего.

На мой вопрос, почему это могло произойти со мной, доктор напомнил мне случай, когда два года назад на этом же стрельбище погиб полковник Найденов, обучая меня снайперской стрельбе стоя из винтовки Хайрема Бердана нуммер два калибра 10,7 мм.

Полковник стоял сзади меня, одной рукой держа мою руку на цевье, а другой рукой нажимая одновременно со мной спусковой крючок. Вдруг после щелчка ударника выстрела не последовало. Полковник быстро поднял рукоять затвора и в это время прозвучал выстрел. Что-то в капсюле сработало с замедлением. Вероятно, я еще держал нажатым спусковой крючок, потому что под давлением пороховых газов затвор вылетел из винтовки и поразил полковника. Он так и умер, обнимая меня.

Мое потрясение было настолько сильным, что я неделю провел в лазарете под наблюдением доктора Введенского. На похоронах я не был, но говорят, что все очень скорбели о несчастном случае, унесшем жизнь перспективного и заслуженного офицера, для которого служба в кадетском корпусе была одним из этапов его успешной карьеры.

Через год службы в казачьем полку я подал прошение о переводе меня в Отдельный корпус пограничной стражи с откомандированием в Туркестан по причине владения мною восточными языками и желания получить ценз для поступления в Николаевскую академию Генерального штаба.

Мое прошение было удовлетворено быстро. Отец, правда, удивился моему решению, сказал, что он горд моими успехами и способностями в течение короткого времени изучить восточный язык.

Перевод в погранстражу всегда считался чем-то вроде понижения по армейской линии, потому что количество генералов и полковников в корпусе было ограниченным, и карьерный рост никак не мог сравниться с армией. Но погранстража находилась на передовом рубеже и всегда была возможность отличиться даже в мирное время. Да и форма казака очень просто переделывается в пограничную: убираются лампасы и вшиваются зеленые канты. Таким же зеленым кантом обшивается воротник и обшлага рукавов. Фуражка с зеленым верхом и каждый скажет — пограничник.

Когда я пришел на службу, в погранстраже проходили службу 38 тысяч человек, из них 1077 офицеров и генералов (православных 954, лютеран 60, католиков 49, мусульман 10).

Молодые бойцы погранстражи давали клятву перед святым Крестом и Евангелием. Потом в текст присяги были внесены такие изменения, чтобы ее смогли принимать и представители других конфессий.

Если вы думаете, что у вас на плечах золотые погоны и вы сможете служить в пограничной страже, то вы глубоко заблуждаетесь в том, что у вас сразу что-то получится.