Джеймс Беккер - Скрижаль последнего дня

Дело усложнялось еще и тем обстоятельством, что в запасниках и хранилищах музеев по всему миру насчитывалось порядка полумиллиона глиняных дощечек, надписи на которых никогда даже не пытались расшифровать. Вся информация об этом гигантском массиве артефактов, как правило, сводилась к одной-двум фотографиям неважного качества да очень краткому описанию происхождения каждого предмета: где был найден, ориентировочный возраст и тому подобное.

Однако для того чтобы продолжать упорные поиски, у Бэверстока имелись две причины. Во-первых, накануне ему позвонил Чарли Хокстон и велел заняться розысками — а это само по себе уже являлось достаточно серьезным стимулом. Во второй половине того же дня дала о себе знать и другая причина, и результат его работы внезапно приобрел действительно ключевое значение. А случилось это, когда Бэверсток столкнулся в коридоре музея с Роджером Халливеллом. Начальник отдела выглядел еще более раздраженным, чем обычно.

— Что такое, Роджер? — остановил его Бэверсток.

— Да все Анджела, черт бы ее побрал. Опять отправилась искать ветра в поле, — нервно бросил Халливелл. — Только я узнаю, что она последние пару дней, оказывается, провела в Марокко, как она прибегает ко мне и берет очередной отпуск — на этот раз собралась в Израиль изучать арамейские тексты. Господи, это же совсем не ее поле деятельности! Нет чтобы заниматься тем, в чем она лучше разбирается.

Бэверсток ничего не ответил коллеге, но вдруг отчетливо осознал, что, судя по всему, Анджеле каким-то образом удалось либо раздобыть утерянную дощечку, либо, по крайней мере, заполучить приличную фотографию надписи с нее. В любом случае этого было достаточно, чтобы он с удвоенным рвением вернулся к поискам.

Но, несмотря на изнурительный труд, добиться хоть какого-то успеха Бэверсток смог только на следующее утро. Обнаруженная фотография дощечки была весьма низкого качества, и битых двадцать минут он изучал надпись на арамейском, пока наконец не обнаружил, что наткнулся на глиняную дощечку, которая уже принадлежала Чарли Хокстону и которую Декстер «раздобыл» в Каирском музее.

Фыркнув от отвращения, Бэверсток закрыл окно с фотографией и продолжил изыскания. Прошло два часа. За это время он вынужден был пять раз изменить параметры поиска — просто чтобы уменьшить количество артефактов, которые предстояло просмотреть, — и вот перед ним появилось изображение дощечки из Парижа. Бэверсток вывел на цветной принтер в своем кабинете все доступные в базе данных снимки и потратил несколько минут на то, чтобы внимательно изучить каждый при помощи лупы. После этого он наконец вышел из музейной сети.

Заперев дверь кабинета, Бэверсток сообщил помощнику, что вынужден срочно уехать на несколько дней, и покинул здание музея. По Грейт-Рассел-стрит он дошел до телефонной будки, которой уже пользовался прежде, и набрал номер Хокстона.

— Я двенадцать часов без передыху искал в базах данных эти чертовы дощечки.

— И нашли что-нибудь? — спросил Хокстон.

— Целых полчаса я тупо изучал вашу дощечку — ту, что переводил для вас, — пока не сообразил, что к чему. Снимки все же отвратительного качества. Но в конце концов мне улыбнулась удача. В запасниках парижского музея хранится глиняная дощечка, которая, несомненно, является одной из четырех. Если судить по черточке в углу, она должна находиться в правой нижней части прямоугольника.

— Вы можете перевести надпись по фотографиям? — нетерпеливо поинтересовался Хокстон.

— В этом нет необходимости, — ответил Бэверсток. — Французы оказались столь любезны, что уже перевели текст с арамейского. Конечно, перевод сделан на французский, но особых трудностей с ним возникнуть не должно. Просто мне потребуется некоторое время, чтобы достаточно точно перевести надпись на английский.

— Хорошо. Надеюсь, вы собрались?

— Да, конечно. Я бы ни за что в жизни не пропустил эту поездку. Ничего не поменялось? Мы улетаем сегодня?

— Да. Встретимся уже в Хитроу, как и договаривались. Захватите все снимки дощечки из парижского музея, а также французский и ваш английский перевод арамейской надписи. Эту поездку вы запомните на всю жизнь.

Долетели они без происшествий, но вот на то, чтобы попасть непосредственно на израильскую землю, у Бронсона с Анджелой ушло несколько часов, причем уже после того, как они покинули борт самолета. Помехой на пути стал маленький синий штемпель, проставленный в их паспортах. В левой его части сверху вниз шла надпись по-французски: «sortie», [15] Выехал (фр.). посередине была указана дата, верхнюю же и правую часть синего квадратика украшала затейливая арабская вязь: отметка о выбытии из Марокко.

Израильские власти с особым подозрением относятся к прибывающим в их страну (неважно, каким путем) гражданам, если те незадолго до этого побывали в одной из арабских стран. Пусть даже она находится так далеко, как Марокко. Едва только чиновник иммиграционной службы увидел те самые синие штемпели, он тут же нажал скрытую под стойкой кнопку, и уже через пару минут Бронсона и Анджелу проводили в отдельную комнату для подробной беседы, а багаж их подвергся доскональному осмотру.

Бронсон предполагал, какой их, скорее всего, будет ждать прием, поэтому они приняли необходимые меры предосторожности, в частности, с ноутбука Анджелы были удалены все фотографии с изображениями глиняных дощечек, а также переводы арамейского текста — на случай, если израильтянам вздумается проверить содержимое жесткого диска. Всю эту информацию Анджела переписала на две флешки большого объема; одна из них находилась в кармане джинсов Бронсона, вторая была спрятана в косметичке самой Анджелы. Перед тем как отправиться в поездку, они вдвоем посетили банк, в котором Анджела арендовала сейф для хранения документов на квартиру и других ценных вещей. В него же она поместила и глиняную дощечку — путешествовать с таким ценным артефактом было бы опасно.

Допрос был основательным, длился без перерыва несколько часов, и те, кто его проводил, явно хорошо знали свое дело. Что они делали в Марокко? Сколько времени там провели? Бывали ли раньше в этой стране? Если бывали, то с какой целью? Вопросы все время повторялись, хотя израильтяне то и дело формулировали их иначе, пытаясь отыскать в ответах малейшие расхождения и неточности. Бронсон, который имел богатый опыт участия в допросах, но только по другую сторону стола, был поражен тем, с каким пристрастием их расспрашивали. Он очень надеялся, что его удостоверение личности офицера полиции и удостоверение сотрудника Британского музея Анджелы помогут подтвердить их честные намерения.