Виктор Ночкин - Свирель Гангмара

Тут позади раздался громкий хлопок, что-то ударило в спину, швырнуло по коридору, парень врезался в наставника, оба кубарем покатились по полу.

Петер поднялся на четвереньки, помотал головой. Уши заложило, перед глазами плыли цветные пятна, руки норовили подогнуться… Ригирт, которому досталось меньше, уже поднимался, опираясь на посох, когда в комнату влетел сгусток тьмы. Заклинание Марольда ударило в согбенного колдуна, оторвало от пола, швырнуло через комнату… Опрокинулся стул, зазвенела посуда в шкафу. Петер только теперь понял, что они с наставником угодили в засаду, в доме не было ни Марольда, ни Лоры. Разбойник поджидал снаружи и подругу увел… У двери раздался резкий неприятный смех. Затем свеча, горевшая на столе, мигнув несколько раз, погасла. Петер различил на фоне звездного неба в выбитой двери темный силуэт. Воздух над плечами незнакомца словно колыхался, очертания проема колебались и плыли в мареве, вызванном магией. Чужак неспешно двинулся по коридору, переступая через обломки. Петер различил, как темная фигура поднимает руку, словно занося для удара, но пока что Марольд медлил, должно быть, разглядывал противников. Ригирт со стоном перевернулся и потянулся к посоху, от которого поверженного чародея отделяла пара шагов. Марольд, хихикнув, быстро пересек комнату и поставил на посох сапог. На Петера он внимания не обращал — должно быть, не считал серьезным противником. Тут только ученик вспомнил, что у него в руках — собственный жезл, заряженный всевозможными «хлопушками». Едва ли соображая, что делает, Петер машинально направил амулет на Марольда и выкрикнул заклинания, которые зубрил с утра. Ослепительно сияющие потоки разноцветных искр с шипением вырвались из импровизированного посоха, и на миг комната ярко осветилась. Петер успел разглядеть лицо Марольда — скорее удивленное, чем напуганное, кривую ухмылку и широко распахнутые большие черные глаза. Вспышка ослепила разбойника, он вздернул руки, так и не нанеся очередного удара, а Петер, собрав все силы, ринулся на врага и врезался в живот чародея. Плечо пронзила острая боль — будто на каменную стену налетел, перед глазами снова поплыли пятна. Защитные чары Марольда оказались необычайно сильны, но толчок все же заставил его пошатнуться. Петер подхватил с пола посох учителя и сумел выдернуть из-под сапога противника. Под стеной завозился, приходя в себя, Ригирт.

Петер выпрямился, сжимая посох, и оказался лицом к лицу с Марольдом. Тот, рыча ругательства и заклинания вперемешку, занес руку — даже в темноте было заметно, как от кулака разбойника расходятся волны мрака, куда чернее ночной темени. Времени думать не было, и Петер, коротко взмахнув посохом, врезал им, словно дубиной, чародею по голове. Во все стороны сыпанули искры, защита сработала, но Марольд отшатнулся и попятился, выкрикивая новые заклятия. В его руках снова закипала чернота.

Ригирт неожиданно проворно подскочил, схватил ученика за шиворот и кинулся вон из комнаты, увлекая Петера за собой. С другой руки толстяка сорвалось несколько молний. Скорее всего в цель они не попали, но беглецам некогда было ждать результата. Они уже мчались по коридору, когда в комнате раздался оглушительный грохот, по стенам заметались сполохи, Ригирт с Петером вывалились из дома наружу, пригнувшись, метнулись в сторону… из дверей вылетел темный ком, ударил в землю — с грохотом взлетели языки пламени. Ригирт, по-прежнему не выпуская Петерова воротника, бежал прочь, пригибаясь и петляя, а вслед несся смех Марольда Черного…

Маг с учеником пробежали несколько кварталов, прежде чем Ригирт остановился и разжал кулак, сжимавший одежду ученика. Сопя и тяжело переводя дыхание, маг велел:

— Бежим отсюда! Скорее иди к себе, хватай вещи и дуй в «Счастливое колесо», я там заставлю хозяина вывести Велинартиса — и прочь отсюда.

— Но…

— Никаких «но»! Ученик, нам только что повезло выйти живыми из схватки с великим чародеем… возможно, величайшим в Мире! И я не хочу искушать судьбу вторично.

После разговора с чародеем Лукас не меньше часа бродил по городу, чтобы успокоиться. От одной знакомой лавки к другой, от вывески к вывеске, словно вид удачных работ мог помочь справиться с черными мыслями. Но непрошеные воспоминания сами собой лезли в голову — тот господин, которому разрисовал стену в трапезной замка, говорят, сломал ногу на турнире и охромел. Или заказ цеха мясников в этом, как его… даже название города забылось — но, говорят, ратуша, в которой работал Лукас, потом сгорела. Или чародей, заказавший Лукасу медальон с портретом красавицы жены. До художника недавно дошел слух, что молодая супруга сбежала от заказчика с его же собственным учеником. Или с бывшим учеником?.. Разумеется, совпадения! Пожары случаются сплошь и рядом, благородные господа регулярно ломают конечности на турнирах, а если красавица сбежала от пожилого супруга с пригожим учеником — что же здесь удивительного? Но вот мясник… Неужели картины Лукаса все-таки приносят несчастье? А ведь он пишет с самыми добрыми помыслами! Душу вкладывает в работу! Душу… Быть может, с ним что-то не так?

Лукас помотал головой, прогоняя вздорные мысли. Если почтенный мастер чародей сказал, что в картине нет никакой злой магии, значит, так оно и есть. Колдун так внимательно изучал вывеску с пастухом… Нет-нет, этот солидный чародей не может ошибиться, с картинами Лукаса все в порядке. Художник поднял голову — ого, а уже темнеет! Надо скорее выбираться из города, пока не заперли ворота. Мона, дочь, должно быть, уже ждет и, конечно, поставила свечу на подоконник, чтобы Лукас скорее отыскал дом в лесу. Художник торопливо зашагал по опустевшим улицам к воротам. Успел вовремя, стражники как раз готовились запирать въезд в Пинед. Лукас мимоходом отметил, что нынче не присутствует никто из начальства. Закрытие ворот — это небольшая церемония, обычно кто-то из офицеров обязательно стоит в сторонке и присматривает, или сам начальник стражи Эдвар, или сержант Бэр. Сегодня не было никого.

Шагая по тракту, Лукас слышал позади скрип массивных петель, потом глухо щелкнул окованный стальными полосами засов, входя в пазы. Зазвенели ключи. Художник не стал оглядываться, он торопился, пока не стемнело окончательно — тогда тропинку в лесу не отыщешь… Чем сильнее смеркалось, тем меньше Лукас думал о проклятиях и предназначениях. Напрягая зрение, художник высматривал покосившийся столб, у которого следовало свернуть с тракта. Вот и он. Лукас сошел с дороги и прибавил шаг. Теперь художник уже ругал себя, что слонялся по Пинеду, вместо того, чтобы засветло возвратиться домой. Дочь, наверное, волнуется, да и вставать завтра спозаранку, в монастырь идти…