Людмила Стрельникова - Феномен режиссера Филина

Сердце моё бешено колотится, дыхание тяжело. Страх, возникший во сне, продолжал владеть мною и наяву, я чувствовал какой-то озноб. Непонятное до этого желание владело мной: хотелось закричать протяжно и надрывно, завыть волком. И в этот ужасный момент, когда душа моя изнемогала от тревоги ж страха, я вдруг услышал в гостиной тихие, осторожные шаги.

Я прислушался, надеясь, что мне померещилось, но нет – подозрительные звуки повторились. Кто-то сделал несколько шагов и остановился. Холодный пот выступил у меня на лбу, сердце заколотилось с бешеной скоростью, дышать стало совершенно невозможно, судорожные спазмы перехватили горло.

Не в силах оставаться больше в таком состоянии, я решил, что лучшая защита – нападение, и, достав из-под подушки чугунную пепельницу, осторожно двинулся к гостиной. Сердце продолжало биться в бешеном темпе, я еле сдерживал дыхание, боясь, что его услышат в другой комнате.

Мертвея и ничего не понимая, я подошёл к раскрытой двери и притаился. Жуткий страх, владевший мною, не позволял мне решительно ворваться в гостиную и застать врасплох находящегося там врага, ноги у меня дрожали и подгибались, подбородок трясся. Я, очевидно, выдал себя каким-то неосторожным движением, потому что в гостиной на долгое время воцарилась тишина. Кто-то прислушивался ко мне. Мои уши ловили, как локаторы, малейший шорох за стеной.

Нет, я не мог ошибиться. Там был человек, я ясно слышал его дыхание, как, вероятно, и он моё. Так мы стояли, выжидая некоторое время. Наконец, незнакомец, которым, по всей вероятности, владела большая решимость, чем мной, осторожно двинулся к двери, прошёл несколько шагов, остановился, прислушался, затем вновь, стараясь ступать неслышно, направился ко мне.

Я не помню точно, что владело мною, не помню ничего, кроме ощущения дикого страха. Я превратился в какое-то дикое животное, готовое вцепиться в горло любому, кто угрожает нашей безопасности.

Шаги приближались, ещё мгновенье – и в проёме появилась тень человека, явно видимая, зримая и ужасная. При виде неё меня пронзило током, я заорал страшным, нечеловеческим голосом и с этим ужасным воплем бросился на тень и со всего размаха ударил незнакомца по голове чугунной пепельницей. Незнакомец, даже не застонав, как подкошенный рухнул на пол.

Я перешагнул через него и осмотрел гостиную, боясь, что в ней прячется ещё кто-нибудь. Убедившись, что никого нет, я протянул руку к выключателю, желая навсегда покончить с жуткой темнотой.

Яркий свет залил комнату. Я со страхом оглянулся на человека, распростёртого на полу – и вскрикнул. Это был Феликс. С головы его бежала тонкая струйка крови.

– Феликс! Феликс! – тихо простонал я и бросился к нему.

Он не откликнулся. Феликс был мёртв. Мой удар угодил ему прямо в висок.

До утра я просидел на полу, держа его безжизненную голову у себя на коленях.

«Вот он – феномен режиссёра Филина, – с горечью и отчаяньем думал я. – Самый талантливый из нас погиб. Как удалось ему вовлечь меня в эту страшную игру? Как удалось превратить в своего убийцу?»

Смерть подстерегала Феликса на каждом шагу, и нам не дано было знать, чью личину она примет, в какую форму облачится, чтобы нанести последний удар. Смерть ходила два месяца за ним по пятам, она то ли шутила, забавляясь, то ли давала промахи, но много раз её удары не достигали цели, и только последний, решающий – коварная смерть вложила его именно в мою руку, в руку друга – попал в цель.

Что таит в себе феномен Филина: единственную пока, едва нащупанную тоненькую связь между реальностью и мистикой, между природой и человеком, между талантом и судьбой? Или это всего лишь феномен – нечто выдающееся и неповторимое? И всё-таки мне кажется, друг мой открыл никому не известную, но реально существующую связь, зависимость между степенью восприимчивости человека, мерой его таланта и длительностью его жизни, заплатив за это открытие самой высокой ценой – собственной жизнью.