Лада Лузина - Мой труп

А это бежал театровед, который опаздывал на спектакль, который, как театровед, он не вправе оценивать, не увидев начала.

И. В. прожужжал нам все уши: «Если вы пропустили хотя бы увертюру перед поднятием занавеса, вы можете не понять его смысл!»

«Краткость - сестра таланта» - так он называл меня за то, что все мои курсовые умещались на пяти страницах. Мне вечно казалось, что я все поняла и все сказала. И вечно оказывалось, что я упустила из виду нечто сверхважное.

Я все-таки села на скамью - ее доски были горячими и неприятно опалили мне ноги. Я подождала, пока доска переймет температуру моей кожи, и открыла дневник.

На руках у меня тоже была своя пьеса, и, судя по рассказу Арины, события предпоследнего действия выглядели так:

1. Мой уход в спальню 2. Просмотр телесюжета 3. Ссора Яниса с Сашиком 4. Поломка двери Янисом 5. Починка двери Женей (Возможно, именно когда Янис и Сашик ссорились, Доброхотов и Женя пошли за пивом, чтоб им не мешать, и привели девушку в рюшечках.) 6. Все разбредаются по углам: Арина и Доброхотов - гостиная, Женя и Оля - балкон, Янис и Сашик - кухня.

Конечно, стоило бы расспросить Арину подробнее. И узнать, где в тот момент были Инна, Рита и девушка в рюшечках (вряд ли сидели в ванной втроем) и когда она последний раз видела Андрея?

Но тогда Арина поняла бы, что что-то не так. А потом рассказала это…

Кому?

Милиции.

Милиции, которую я по-прежнему не вызвала. И упрямо не спешила вызывать.

- А что я им скажу? - сказала я вслух.

Что я им скажу, когда они увидят разбитую посуду, размазанный салат, перевернутую мебель? Про то, как Янис поссорился с Сашей? И, если бы я УЖЕ вызвала милицию, как бы это объяснили другие?

«Женя сказал, ты заперлась в спальне с Андреем…»

Они думали, что Андрей со мной, - Арина, Женя и все, кому он сказал. Я сказала «нет», и Арина поверила мне. И Женя поверил бы, если бы дело не обернулось трупом. Но когда на подмостки выйдет милиция, никто уже не поверит мне просто так. И в девушку с рюшечками - не поверят, потому что Андрея нашли не с девушкой, а со мной. Когда Арина ушла, в квартире оставались лишь я, труп Андрея и следы разгрома.

Вот оно - самое важное!

В правом виске завыла сирена, предупреждая об опасности. Я улыбнулась - невесело и самодовольно. У моего абсурдного нежелания звать ментов появилась логичнейшая подоплека. В предпоследнем действии я стала подозреваемой номер один. И, как ни странно, поступила на диво разумно. Ни в коем случае нельзя было звонить в «02» сразу. Нужно убрать квартиру ненавязчиво расспросить всех, прояснить, что случилось…

А после сказать:

«Утром я проспала, опаздывала на работу, выбежала из дома в горячке. И токмо вечером…»

Мой иллюзорный мент напряженно кивнул - в кои-то веки объяснение показалось емуубедительным. Однако снимать с меня подозрения он не спешил.

«Но почему все решили, что Андрей был с тобой? - с нажимом спросил Игнатий Сирень. - И почему лучшая подруга поверила в это?»

Ответ казался само собой разумеющимся:

«Она просто не проверяла…»

«Почему?» - потребовал развернутого объяснения неутомимый И. В.

«Ей было в тот момент все равно».

«Лучшей подруге было все равно. Значит…»

«Ничего это не значит!»

Игнатий всегда вынуждал нас копать до конца, даже если в конце не маячило ничего хорошего. И прежде чем подпустить замаячивший склизкий ответ, я поняла, почему так редко применяла профессиональные навыки в жизни - по той же причине, по которой мои однокурсницы не желали применять их на парах - в конце никогда не маячило ничего хорошего!

«Она же не знала, что Андрея убьют…» - промямлила я.

«А если бы знала?»

А если бы я сказала Арине правду и попросила солгать во спасение? Сказать, что утром она постучалась ко мне, чтоб взять фен, и я была там одна. Она бы сделала это?

Занавес поднялся.

Я увидала Арину. Она сидела в своем маленьком, но сверкающем офисе, дико похожем на хирургический кабинет. Белые стены, стекло, серебристый металл - металлические стулья, столы, стеллажи для папок и металлических абстрактных скульптур. Я не любила бывать там - мне сразу становилось там холодно, и, находясь там, Арина всегда была холодной - чужой. Я не знала эту Арину. И не желала знать. Но не могла не признать: ее офис производит почти парализующее впечатление. И очень идет ей - ее белым волосам, ее светлым глазам, ее суховатому личику.

Перед Ариной на тонконогом, металлическом стуле сидел мой мент - он вдруг стал походить на Доброхотова.

Мент-Доброхотов смотрел на Аринины ноги - теперь она делала эпиляцию и педикюр в самом престижном салоне, туда ходили жены политиков и эстрадные звезды. Он смотрел на ее грудь - теперь она покупала самое дорогое белье, и продавщица из бутика на Крещатике звонила ей лично, чтоб сообщить: «Арина Антоновна, у нас новая коллекция».

И прежде чем мент задал вопрос, Арина успела обозначить свой статус, обронить пару известных имен и причислить его к своим поклонникам:

«Вы заходили утром в спальню к своей подруге?»

Нет.

Я вновь не лгала себе. И от ослепительной правды моя голова закружилась. Нужно уйти с солнцепека. Нужно, наконец, что-то съесть. Нужно купить себе бейсболку - вон рядом базар.

Нет. Она не станет меня покрывать. Моя лучшая подруга!

Шестнадцать лет я называла Арину лучшей подругой. Она и была моей лучшей подругой. Просто в какой-то момент она перестала быть ею. А говорить после имени «Арина» - «моя лучшая подруга» стало одним из условно выработанных рефлексов.

Наверное, я понимала это давно. Или чувствовала. Или подозревала. А может, действительно не замечала? Не замечала в упор, предпочитая оставаться слепоглухонемой идиоткой. Меня раздражало, что теперь Арина говорит лишь о себе и все, о чем она говорит, сводится к «Как меня принимали студенты в Харькове!»

Просто, говоря «моя лучшая подруга», я думала о другой Арине - моей лучшей подруге.

Нельзя понять ни образ героя, ни идею спектакля, если вы не видели его целиком. И первое действие драмы может вероломно прикинуться беззаботной комедией…

Мы спелись с Ариной на первом курсе в первый же день - лучший день моей жизни, когда на лестнице института нам прочли имена поступивших, и я не поверила ушам. Весь день я пыталась вместить в себя огромное чудо, оно сделало меня большой, а мою тесную жизнь, ограниченную крохотной комнаткой библиотеки, - бесконечной.

От института мы с Ариной пошли на Пейзажную Аллею над яром - у наших ног лежал Город, холмы, дома, церкви, Днепр. («Мы - театральные критики!!!») На Крещатике мы сбросили туфли и прыгали от счастья в фонтане на площади Независимости. («Мы - театральные критики!!!»)