Владимир Серебряков - Лунная соната для бластера

Я пристроился в углу, рядом с окном, в котором катил свои лиловые волны сумрачный авернейский Океан. Зеленоватые льдины колыхались, подпрыгивая в хлопьях плотной тускло-белесой пены. Красное солнышко по-лунному медленно карабкалось в темно-фиолетовое небо. Мода на колониальные пейзажи то отступала, то вновь захватывала Город, а окно это так и оставалось на своем месте, как и прочие в этом заведении, носившем претенциозное наименование «Темная таверна» — вероятно, потому, что и остальные ландшафты за немногочисленными окнами были примерно столь же жизнерадостны: Аверн, Тартар, Чжэнь-сюань-син, Миктлан.

Маркос опоздал минут на двадцать. Впрочем, иного я и не ожидал. За это время я успел как следует перекусить, сообразив, что со вчерашнего утра тяну на внутренних жировых запасах. Мушки, которыми я имел привычку облепляться, имели побочный эффект любого стимулятора — подавляли аппетит. Но приятное давление желудка на глаза не улучшило моего настроения. Вот уже больше двенадцати часов я таскаю в своем инфоре выкачанные у Меррилла сведения, и не заглянул в них даже глазком, все мешает что-то: маньяки, волкодлаки, стервятники…

Могучая туша хакера на миг задержалась в дверях, и я испугался, что Маркос застрянет. Но тот все же пропихнул необъятные ягодицы в проем и, окинув тесноватый зал взглядом, помахал мне.

— Buenos dias. — Он брякнулся на стул, прогнувшийся под его весом чуть не до пола.

— И тебе привет, — буркнул я. К языкам я вообще мало способен, и, кроме знакомых с детства русского и обоих английских, так толком ни одного и не освоил — даже испанского, несмотря на то, что добрая половина Луны предпочитает изъясняться именно на нем.

— Слушай, Миша… — Маркос лег грудями на стол. Я отодвинул от него свой полный стакан, а также четыре уже опустошенных. Зрачки стервятника распахнулись, оттеснив радужку, тончайшая сеть сосудов на глазном яблоке прорисовалась неестественно ярко. Маркос, тот самый Маркос, к которому издавна приклеилась кличка «Святоша», здорово нагрузился слэном. — Слушай, ты не comprende, non, diablo, на меня вышли такие ребята, которым ты, Миша, на один зуб, да, por Dios! Я знаю, как поступают к нам центровые, да!

— Ну? — подбодрил я его.

— А они там! En cupolo carantino, Cloaca, все, да! Это все Serviteros Coloniales, голубцы! Кто еще может свободно проходить через лифт-таможню?

Он бормотал еще что-то на жуткой, предельно неудобоваримой смеси модерн-энглиша, русского и своего родного испанского, но я его уже не слушал. Как ни невероятно было это предположение, оно объясняло многое. В частности, странную суету, поднятую майором Робертом Мерриллом вокруг карантинных куполов. Если Яго Лаура псих, как мне и подумалось в самом начале, то все сходится. Все прозаично, как подростковый онанизм. Треугольная голова испугался, что останется без центровых денег. И запаниковал. А пол-Города из-за этого на ушах стоит.

Почему борьба наша с центровиками ведется так бурно, долго и почти безуспешно — тоже в контексте понятно. При таком покровительстве даже секта скопцов процветать начнет. (Не хмыкайте. Были у нас и такие. Давно, правда. Кажется, именно их смел третий бунт.)

Бормотание Маркоса становилось все более неразборчивым, глаза стремительно стекленели — видно, хакер с непривычки принял медвежью дозу. Будь у меня антидот, я не бы пожалел, вколол — интересно узнать, кто такой мудрый натолкнул Маркоса на подобную мысль. Что ни говори, а школа — замечательный способ промывки мозгов; мало кому, при всей народной нелюбви к колониальщикам, придет в голову обвинить их в нечестности или небрежении к их голубым обязанностям (уж скорее наоборот). Мне вот — не пришло. Но антидота я при себе не имел, а без него разговаривать с битхантером не имело смысла. Через пару минут он отрубится совсем, уйдет в сладкие грезы о всемогуществе; удивительно, что не свалился еще. Хотя такую тушу даже слэн не свалит. Ожирение — проблема многих лунарей (и не рассказывайте мне про евгенику), однако большинству удается сдерживать процесс, своими ли усилиями, или же трудами пластургов. Маркосу — нет.

Я встал из-за столика. Расплатился с официанткой, усталой и истрепанной, точно старый коврик, выслушал пару дежурных любезностей и препоручил Маркоса ее заботам, что обошлось мне в несколько лишних кред. Луна, как и все домены, пользуется универсальной валютной системой, и земные деньги — русские рубли, европейские экю, американские песо или османские танги — хождения у нас не имеют. Часы инфора показывали шесть тридцать семь — еще чертова уйма времени, так что я решил присесть где-нибудь и, наконец, спокойно разобраться с файлами из мерриллова аугмента, а заодно — с досье на господина майора. Объяснение Маркоса казалось таким привлекательным… так легко было свалить все на недостижимого и неуязвимого Меррилла… но что-то оставалось непонятным, неясным, вылезало из всех и всяческих рамок, пузырясь и бродя, как бракованный чумак… Короче, пентовская моя душа требовала доказательств.

И опять ничего у меня не вышло. Не успел я даже отыскать незанятую скамейку, как сигнал вызова опять навязчиво зажужжал у меня в ухе.

Я тихонько ругнулся про себя. Давненько не было у нас такого наплыва, чтобы свободных пентов дергать приходилось… Кстати, а дежурство у меня началось уже, или нет?

Проверил — оказалось, уже тридцать восемь минут как идет. Пришлось ответить.

— Для тебя две новости, — бросил Вилли без предисловий, — и обе плохие. Первая — на тебе нарушение режима в отсеке 37-В-8, и вторая — тебя требует шеф.

— С чего начинать? — поинтересовался я, сворачивая к транспортеру. Оно, конечно, начальство надо уважать, но «нарушение режима» — термин слишком растяжимый, чтобы моя совесть могла чувствовать себя спокойно.

— На твое усмотрение. — Лосенок очень натурально пожал рогами.

— Тогда шеф подождет.

Я продавил телом мембрану, и неумолимо-мягкие объятья транспортной капсулы приняли меня, чтобы через сорок шесть секунд изблевать в полупустой коридор, проходящий между куполами Ахимса и Авидья.

Против ожидания, это был не кришнаитский рег. Может, когда-то здесь и обитали вайшнавы, но уже давно переехали в более обжитые места, а два купола подмяла под себя Глюколовня.

В ноздри мне ударила обычная для здешних мест вонь, с которой не справляются ни чахлые кустонасаждения, ни очистители воздуха. Пахло блевотиной, стоялым потом, дыханием множества людей, тухлыми чумаками, ацетоном, сиренью и фрамбезоном. А еще — гарью, и это меня сразу насторожило.

Выщелкивая из кобур блиссеры, я попытался через глос выйти на камеры слежения в названном Вилли отсеке — на самом деле отводкой на шесть комнат в самом дальнем углу нижнего слоя Ахимсы. Ничего. Все до одной отключены.