Владимир Серебряков - Лунная соната для бластера

— Посвященный общины Лаланд, жрец Эрнест Сиграм, — тоном опытного садиста произнес лосенок, — скончался в Госпитале от метаболического истощения. Правду говоря, будь там побольше спецов, он бы вытянул, но с этим карантином…

Так. Значит, помимо тех пяти сотен имми, что гниют в Отстойнике, мерриллов карантин убивает и лунарей. Понятно, все врачи в зараженной зоне, оказывают последнюю помощь, а Госпиталь, дескать, потерпит.

Я резко прервал связь с лосом. Вокруг меня снова плещется синий лед. Джинны уже ждут меня, нетерпеливо искрясь. Да, конечно, они нашли Того, Кто Наследил. Он сидит в месте, определяемом координатами… [9].

Я двигаюсь &~, потом $@~ и |\. Где-то вдалеке, но в пределах видимости, маячит пятиугольная глыба лоса Колониальной службы. Расстояния в вирте определяются по степени логической связности… но додумать эту мысль я не успеваю, потому что компас-снежинка как-то вдруг меркнет, я по инерции сдвигаюсь немного налево от # и вот !! — то самое, указанное демонами место. И на мой затылок обрушивается сзади… тишина, темнота, удар, закатывается сознание, как спутник на низкой орбите…

Джеральд потом рассказывал, что его словно толкнуло что-то — пойти в подсобку, проверить, что я там вытворяю. Или мне несказанно повезло, или права была та уикканка, и во мне есть-таки их неведомая Сила. Промедли бармен не пару минут, а чуть больше, и меня можно было бы сажать в горшок, вместо кактуса — такую кашу сотворил бы из моих синапсов репрограф. Приветик с фабрики кукол.

Четверка тут же содрал с меня шлем и костюм, вкатил двойную дозу нейюрина, но очнулся я только минут через пять. Ощущение такое, что меня пропустили через соковыжималку. Головная боль, кажется, стала постоянной спутницей моих странствий и скитаний. Нет, Миша, зарекся бы ты устраивать цирк с живыми конями. Тебя уже второй раз спасает чудо.

— Что случилось? — спросил меня Джеральд, озабоченно потряхивая меня за плечо.

— Вляпался, — ответил я коротко.

В голове почему-то билась ошалелой мухой одна мысль — как же я теперь позвоню (Сольвейг, Вилли, Хилю Ларе, Алисе Релер…), когда мне инфор одевать заказано?

Через приоткрытую дверь из бара донеслись шум и резкие голоса. По-видимому, пьяная дискуссия велась на повышенных тонах.

— П-понабежали, — ругнулся Джеральд. — Устроили столпотворение… Ты пока тут посиди…

Я хотел было сказать, что бармен, который огорчается наплыву клиентов, рискует быть разоблаченным как контрабандист, но прежде, чем я успел облечь эту, довольно сложную для моего серого вещества в его текущем — текучем? — состоянии мысль в слова, Джеральд уже скрылся за дверью.

Я откинулся на коробки и закрыл глаза. Сейчас бы пиргипнолу часика на два… а потом бежать к гипнургам и разбираться, не успели ли меня все же выменять …

Голоса спорщиков слились в экстатическом крещендо, и вдруг стихли, словно отрезанные безошибочно узнаваемым свистящим хлопком. Стреляли из бластера.

Еще хлопок.

— Боже, — вырвалось у меня.

Тут не до усталости и не до головной боли. Пора шкуру спасать. Почему-то у меня не было и тени сомнений — это пришли за мной.

А у меня всего оружия — гуманные блиссеры. Ну… и еще то, что я позволил в себя запихнуть, когда пришел на работу в полицию.

У каждой репрограммы имеется код запуска — это знают даже дети. Наше начальство — люди, надо полагать, сентиментальные и хорошо образованные, потому что ключами полицейских программ служат классические мелодии Серебряного — двадцатого — века. Определенная логика в этом есть — в наши времена нейритма и альфа-дэнса такое можно услышать разве что случайно.

В ушах у меня взревели антикварные авиатурбины.

— Flying from Miami Beach BOAC…

Мелодия взорвалась во мне гранатой. Ритм начал тугой пружиной разворачиваться в моей груди — когда кончится завод, я рухну. Полицейские блиссеры медленно-медленно выползали из кобур. Время посторонилось, пропуская меня вперед.

— Didn't get to bed last night…

Я распахнул ставшую враз свинцово-тяжелой дверь. Незваных гостей — четверо: один громила стоит в дверях, прикрывая остальных, двое с него клонированных — пытаются трясти Джеральда, последний держит на прицеле двоих посетителей, так невовремя заглянувших в «Погребец». Повернуть головы они еще не успели, но зрачки того, что в дверях, уже выцелили меня. Правда, его сознанию еще предстоит среагировать на мое появление. Отталкиваю Джеральда, и бармен начинает неторопливо скользить в сторону наваленных за и под прилавком, чтобы клиенты не видели, коробок.

— All the way the paper bag was on my knee…

Я не прыгаю, а как бы неспешно поднимаюсь — сильный толчок ногой, взмываю над полом, отталкиваюсь от прилавка, ступаю на стойку. Главное — не торопиться. Когда движешься вдесятеро быстрее, чем привык, кажется, что инерция превратила твои собственные руки-ноги в чугун. Дернешься, и разрыв связок обеспечен. В полете пинаю одного в висок. Реакции не дожидаюсь — пока еще до громилы дойдет, что он уже без сознания…

— Man, I had a dreadful flight!

Шаг по стойке, и удар каблуком в челюсть второму — от души, со всей подстегнутой адреналином силы. Бью с упреждением; под репрограммой я воспринимаю мир быстрее, чем проходят импульсы по моим нейронам, и программа сама компенсирует задержку. Уже разворачиваясь, слышу краем уха хруст.

— I’m back in USSR!

Третий начинает поворачиваться ко мне — медленно, плавно, точно красуясь, пижон несчастный. Он меня еще не видит, сознание успело среагировать только на стук распахнутой двери. Я аккуратно всадил импульс из блиссера прямо ему в лицо, и громила начал медленно оседать на пол вслед за сотоварищами.

— You know how lucky you are, boy!

Мимо моего уха пролетает комок плазмы — я успеваю увидеть, как он прожигает себе дорогу в уплотнившемся воздухе. Свернуть я уже не успеваю, инерция прыжка бросает меня почти в объятья стрелку. Я отбиваю томительно-медленно оборачивающийся ко мне раструб, хладнокровно ломаю сжимающую бластер руку и — в качестве завершающего аккорда — приставив сетчатые трубочки своего гуманного оружия к переносице громилы, устраиваю ему оргазм всей жизни.

— I’m back in USSR!

Усилием, подобным тому, с каким выходил из свободного полета, я выдрался из липких объятий репрограммы. Вся схватка заняла три секунды реального времени (и около полуминуты субъективного из тех двух с половиной, на которые рассчитана репрограмма; я едва успел покончить с первым куплетом).

Джеральд за эти секунды едва успел выбраться из той груды коробок, куда я его отшвырнул.

— Ну ты даешь! — прошептал он, озираясь.

Вообще-то основная роль в разгроме бара принадлежала не мне, а тем четверым, но я предпочел не акцентировать на этом внимание. Блиссер — оружие гуманное еще и в том смысле, что мебели не портит, так что оплавленные дыры в переборках лежали целиком на гипотетической совести нападавших. В воздухе вился бледный дымок, и пахло серой.