Владимир Серебряков - Лунная соната для бластера

Я опасался, что меня будут стеречь, или хотя бы установят инвок слежения. Параноик. С точки зрения рядового Санчеса, бежать-то мне некуда. До ближайшего твердого тела сорок три тысячи километров, занятых почти идеальным вакуумом. Можно воспользоваться лифтом — но для этого надо преодолеть контроль на входе в пересадочную зону. И не привлечь внимания своим костюмом (на Луне одеваются очень легко; иммигрантов шокирует с непривычки). Так что коридор, куда мы выглянули, был пуст и тих.

Мое чувство времени стерлось совершенно; без подсказки Элис я и не осознал бы, что наступил вечер четверга. Со дня установления карантина прошла ровно неделя… всего неделя. Но время суток не имело значения — как ни мало внимания обращают на него лунари, но лифты и вовсе работают круглосуточно, а, значит, и станционные служащие трудятся в три смены. По счастью, комнатушке, куда меня запихнули «до выяснения», располагалась в безлюдном месте, в стороне от основных тоннелей, соединявших жилой блок с гроздью ТФП-модулей. Тут размещались склады, пустующие ячейки и те служебные помещения, куда персонал станции за отсутствием острой нужды заглядывал редко — вроде медкабинета.

Двери на Лагранже-2 не запирались — от кого? — но на диафрагме медкабинета стоял кодовый замок. Я отковырнул пломбу и выдернул блок-чип; после этого Элис не составляло труда открыть дверь через вирт. Запереться изнутри оказалось куда сложнее, но и эта проблема была решена при помощи нескольких кусков имплакожи, заткнутых в щели диафрагмы. Преодолеть сопротивление этого импровизированного клина было бы легко и ребенку — на Луне или Земле; но невесомость с ее глубоким пиететом к третьему закону Ньютона не дает приложить усилия — можно в два счета врезаться головой в (условный) потолок и не получить никаких результатов, кроме сотрясения серого и белого вещества.

Терминал лоса красовался на столе. Совершенно неуместная штука на орбитальной станции — стол, — но привычки остаются с человеком даже в самых невероятных условиях. Мы носим одежду в кондиционированном воздухе куполов, предпочитаем маскировать искусственную пищу под натур-продукт и ставим столы в невесомости. Я отсоединил выходной блок и протянул Элис разъем.

— Как ты собираешься это сделать? — спросил я.

— Эффект бумеранга, — коротко отозвалась Элис.

Да, это могло сработать. Для поддержания «линии жизни» — струны перестроенного пространства — требуется колоссальная мощность, и часть энергии, пожираемой ТФП-генераторами, при обрыве связи возвращается внутрь аппарата. Словно лопнула натянутая резинка — бац!

— Много у нас времени?

— Не знаю. В пределах двух-трех часов, но точней сказать не могу, пока не вскрою.

— Начинаешь?

— Да.

Медлить нельзя. Неизвестно, сколько ей придется летать, прежде чем подастся защитная система.

Элис перемкнула хаб на разъемы терминала и замерла, повиснув над столом, в полетном ступоре. Я раскрыл сейф с медикаментами — тут же зазудел сигнал тревоги. Я сплюнул, поймал плевок в полете и зачем-то погрозил голому «потолку».

Внезапно Элис выдернула шнур из разъема и грязно выругалась.

— Выхода нет, — пробормотала она.

— Что? — Я запустил обе руки в ящик с одноразовыми инъекторами, отбирая те препараты, которые могут пригодиться. Нейюрин ввел себе сразу, а остальное рассовал по карманам шорт, уже изрядно оттопыренным. Удивительно, сколько барахла накапливается в багаже, покуда спасаешь человечество. Вот кончится эта заваруха — разберусь и выкину все лишнее, без жалости.

— Нет выхода, — повторила Элис. — Реакторы вообще не подключены к локальной опсистеме. Как и ТФП-генераторы. Каждый управляется отдельно, с собственного входа.

Мы переглянулись.

— Вход в реакторную недалеко, — проговорила девушка.

Зашуршал принтер, выплевывая распечатку план-схемы. Я впился в нее глазами.

— Пошли! — бросил я. — Хотя… нет, секунду…

В дурном боевике я, конечно, нашел бы в столе скальпель. К сожалению, современная медицина изрядно продвинулась со времен Амбруаза Паре — даже скарификаторы в медпункте были одноразовые и пластмассовые. В конце концов пришлось признать, что оружия не будет, и ограничиться мотком бинта.

Мы снова выползли в коридор, свернули направо — собственно, можно было и налево, все переходы служебной зоны загибались кольцами, пересекаясь в разных точках и стискивая в осьминожьих объятьях цилиндр реакторной. Элис, по-видимому, держала связь с локальным лосом, одновременно отслеживая, не движется ли кто нам навстречу, и просматривая новостные рассылки с Земли. Судя по всему, если агония человечества еще не стала достоянием гласности, то меры, принятые Службой, чтобы сдержать распространение фазового сдвига, сами по себе вели к катастрофе. Транспортная система рухнула; карантинные заграждения отсекали регион за регионом, и только интелтронная связь соединяла осколки еще вчера железной рукой объединяемого мира — хотя и они давали сбои, потому что все больше стран и областей попросту выпадало из сети. То ли выходили из строя сервера, то ли рвались кабели и рушились башни орбитальной связи, но ни из Центральной Африки, ни из Малайзии, ни почему-то из Канады не поступало вообще никаких известий, а попытки снестись с тамошними абонентами кончались негативным пингом. Индия объявила об «особых противоэпидемических мерах» на восточной границе — следовало полагать, что Янгон все-таки подвергнут, вслед за Карачи, ядерной бомбардировке. Страны Ядра в основном держались, но я знал — это ненадолго.

На дверях реакторной — тяжелых, раздвижных — стоял все же не простой кодовый замок, а биометрический. Сложнее всего было расковырять панель, не повредив тончайших интелтронных пленок под ней; после этого Элис взломала защиту за несколько секунд, с помощью, как она признавалась потом, простейших алгоритмов подбора. Створки бесшумно разъехались.

На этом везение наше кончилось. В реакторной находился человек.

Какой-то техник висел, уцепившись фалом за проходивший вдоль помещения канат, вниз головой перед вскрытым сектором огромного кольцевого распредщита — одного из многих. Собственно, в реакторной и не было ничего больше, кроме этих щитов — кольцо за стальным кольцом, словно вывернутый наизнанку кольчатый червь уходил в глубину-высоту-даль, туда, где на другом конце реакторной мерцал огнями старинный пульт управления. Видно было, что за двести лет существования станции здесь ничего не менялось. Заполнялось кольцо за кольцом, словно наращивал членики червяк, по мере того, как достигали цели лифтовозы, и к станции «Лагранж-2» прилеплялся пузырь очередной телепортационной установки. Но пульт распределителя уже в те годы строился с расчетом на тысячелетия. В нынешнем реакторном отсеке не было, вероятно, ни одной детали, которую за прошедшие века не заменили бы хоть раз в ходе планового ремонта, когда отключался ярус за ярусом скрытых за стенами токамаков, однако энергия продолжала литься неистощимым потоком в разверстые пасти ТФП-генераторов — ведь если бы эта ниагара иссохла бы хоть на долю мгновения, все звездные колонии Земли остались бы отрезаны от нее до тех пор, пока другие лифтовозы на предельной скорости в половину световой заново не доплетутся до звезд.