Дэн Абнетт - Пария

— Ладно, — сказал он. По крайней мере, у него хватило здравого смысла, чтобы понять, что схватка с четырьмя профессиональными телохранителями в общественном месте — это ужасная идея, даже для того, кто проклят настолько, что ему уже нечего терять. — Ладно, я пойду к Совлу и скажу ему все это. А вы тут не делайте глупостей. Мы вернемся за вами.

— Твоя преданность выглядит довольно трогательной, Реннер, — произнесла я.

Он нахмурился. Похоже, он не разделял моего мнения.

— Если вы погибнете ужасной смертью прежде, чем я доставлю вас к мамзели — этот обет мне вовек не соскоблить с моей шкуры, — сказал он.

Он поднялся, отвесил поклон в сторону главного алтаря, и, проскользнув мимо меня, вышел вон, обойдя скамьи со стороны, противоположной той, где стояли Блэкуордс со своей компанией. Почти в ту же секунду Лупан увидел меня и указал на меня Балфусу Блэкуордсу. Похоже, никто из них не заметил фигуру в надвинутом капюшоне, вставшую с моей скамьи.

Я быстро обернулась, чтобы убедиться, что Лайтберн ушел — но Проклятый уже затерялся в толпе паломников. Кроме того, я заметила, что таинственный незнакомец, старый генерал, которого так поразил мой вид, тоже исчез.

Я развернулась обратно и увидела Хоуди, который наконец вернулся и двигался ко мне через огромный зал базилики. Приблизившись к скамьям, он поднял руку и сделал знак, подзывая меня.

Вставая, я сунула серебряную булавку в карман.

Я двинулась по помещению, чтобы присоединиться к ожидавшему меня Хоуди. Вся моя решимость покинула меня. Когда я поравнялась с ним, он пошел в ногу со мной, и мы направились через огромную залу к главному алтарю. Летающие молитвенные аппараты с гудением проносились мимо нас. Человек с неглубоким деревянным ящиком выкрикивал цены на полоски пергамента с написанными на них словами благословения, которыми он торговал. Внезапно на нас упали дождевые капли — они изливались из облаков, клубящихся под куполом. Этот странный дождь заставил меня посмотреть вниз, на пол. Он был мозаичным — огромная картина, составленная из триллионов кусочков смальты. Я слышала, что только взобравшись на самую вершину собора и посмотрев в пробитые в крыше слуховые окна, можно увидеть это мозаику полностью и понять, что она изображает. Это показалось мне очень похожим на картину моей жизни.

Искусственно усиленный голос доносился со стороны главного алтаря и молитвенной платформы. Я слышала этот голос все время, пока находилась здесь, но только сейчас подошла достаточно близко, чтобы он перекрыл все остальные звуки.

Я решила, что голос принадлежал Понтифику. Это было ежедневное обращение к верующим и благословение, возглашаемое с высоты горнего престола через огромную аугметическую вокс-систему — раструбы громкоговорителей, словно цветы из слоновой кости, вырастали из ртов гигантских статуй кричащих ангелов, окружавших лестницу, которая вела на молитвенную платформу. По мере приближения к главному алтарю голос становился настолько громким, что причинял боль. Плотная толпа паломников — несколько сотен человек — сгрудилась у ступеней, люди стояли, или преклоняли колени и слушали. Многие поднимали над головой освященные свечи, свитки с благословениями или медали с изображениями Бога-Императора, словно желая, чтобы эти предметы впитали часть святости, которой наполнял воздух голос Понтифика.

Охранники, бдительно следившие за этим районом храма, в масках с изображениями ликов святых, заставили толпу расступиться, чтобы пропустить Хоуди — я следовала за ним. Мы поднялись по ступеням на нижнюю молитвенную платформу, прямо под первой линией громкоговорителей. Звук был оглушительным. Громкость и эхо так искажали голос, что я больше не могла разобрать слов. Это был просто шум. Паломники занимали все ступени, на лицах многих блестели слезы — но не могу точно сказать, было ли это результатом религиозного экстаза или боли от слишком громких звуков.

Следующий ряд громкоговорителей располагался позади первого — огромные хромированные раструбы, конусы и колокола, выраставшие из ртов и глаз громадных статуй и рельефных фигур, со всех сторон выступавших из стен. Все они были позолочены. В воздухе толклось и гудело великое множество молитвенных аппаратов, они окружали раструбы громкоговорителей, как пчелы или колибри — тропические цветы.

Мы перешли нижнюю платформу и углубились в обрамленное стенами ущелье, которое вело к алтарю. Колонны черных и бронзовых органных труб возносились, словно утесы, по обеим сторонам от нас, они тянулись вверх на две или три сотни метров. На разном уровне, словно полки, висели маленькие деревянные балконы, на которых расположились хористы, готовые петь. Эти деревянные ящички были щедро изукрашены яркой росписью и сусальным золотом. Опорой для некоторых из них служили головы или плечи статуй-кариатид.

Пребывая во власти оглушительного, неимоверно-усиленного голоса, от которого буквально не было спасения, я со всей уверенностью могла заявить, что совсем не хочу оказаться в этом каньоне, когда орган начнет играть.

Мы достигли второго подъема — он вел на следующую платформу. Здесь тоже толпились паломники — но все они принадлежали к более высокому классу: представители богатых семей, аристократы, торговцы, люди, которые могли позволить себе заплатить более высокую цену за место — и были вознаграждены возможностью находиться ближе к Понтифику. Вся эта публика, разодетая с немыслимой роскошью, явилась в сопровождении безупречно сконструированных сервиторов и рабов, которые выглядели даже более надменными, чем хозяева. Некоторые из них сидели в золотых механических креслах с движущимися ножками, которые позволяли расхаживать туда-сюда, другие — устроились в маленьких, изукрашенных автоматических экипажах. Несколько присутствовавших здесь семейных кланов прибыли, неся с собой огромные написанные маслом портреты покойных членов семьи — они желали, чтобы Понтифик благословил эти изображения.

Прямо перед нами над платформами возвышались горние престолы, а перед ними находился главный алтарь. Благодаря великолепной архитектурной уловке, плотные, как колонны, лучи солнечного света падали сквозь узкие, высоко расположенные окна, пронзали полутьму каньона и освещали золотой алтарь.

Выражение «горние престолы» было не вполне правильным, оно напоминало о давно прошедших временах. Первоначально оно означало место, где старшие, почтенные экклезиархи восседали в церкви перед собравшейся на молитву общиной. Теперь это был еще один рукотворный утес из кованого металла, еще один барельеф, изображающий огромное, кричащее лицо. Это лицо было самым большим из тех, что украшали базилику, оно было выполнено из золота, а сверкающий венец у него на голове намекал, что оно являлось изображением Бога-Императора. Понтифик вместе с троном, на котором сидел, находился в открытом рту этой громадной — примерно сто метров в высоту — маски, он обращался к собравшимся перед ним, используя выстроенные в ряд проводные вокс-микрофоны.