Семён Данилюк - Убить после смерти

Поняв, что аудиенция вот-вот прервётся, я решился.

— Но я как раз люблю! И прошу отпустить меня на землю! — выкрикнул я, в ужасе ожидая немедленной кары.

— Вот как? — Председатель с интересом вгляделся. — Стало быть, ты так полюбил Ксюшу, что готов ради нее стать смертным?

Я вздрогнул, — обо мне знали гораздо больше, чем я предполагал. Отныне с крывать было нечего.

— Да, — подтвердил я.

— Ради жалких тридцати — сорока отведенных вам лет готов отказаться от бессмертия и обречь себя на вековые круги созревания, да еще с риском, что душа может погибнуть?

— Я люблю ее, — упрямо пробормотал я.

— Как раз об этом я и говорил, — от Председателя повеяло сочувственным теплом. — Любовь — главное, что орошает жизнь. Она одна помогает безошибочно отделить дурное от доброго. Пока она главенствует в мире, цивилизация защищена от вырождения. И прививать это чувство людям, из поколения в поколение, есть главнейшая наша обязанность.

— Стало быть… можно?

— Нет! — жестко, заставив меня отшатнуться, отказал Председатель. — Мы не для того взращивали элитное зерно, чтобы вновь швырнуть его в землю. Твоя миссия определена!

— Но Ксюша! — вскричал я в полном отчаянии. — Я ведь обещал вернуться!

— Это обещание ты выполнишь! — объявил Председатель и, заканчивая аудиенцию, затворил уста мятежному ангелу. То есть мне.

Ксюша, с усилием неся перед собой раздавшийся живот, вышла на крыльцо женской консультации, жадно глотнула морозного воздуха. Снизу, лихо прыгая по обледеневшим ступеням, взбежала Татьяна.

— Что?! — еще на бегу выкрикнула она.

— Говорят, последняя неделя, — счастливо объявила Ксюша. — Я уж не надеялась. Все врачи в один голос…Да и сейчас…На твоих ведь глазах. Почти весь срок на сохранении. Но теперь уж, слава Богу.

— Славить будем, когда родишь! — Татьяна сплюнула через плечо. — А сейчас отвезу тебя домой. И там присмотрю.

— Как же магазин?

Недавно Ксюша открыла парфюмерный магазин в самом центре, на Кирова. И Татьяна стала в нем директором.

— Ничего с твоим магазином не сделается, — отрубила Татьяна. — Девки у меня вышколены. Денёк без присмотра обойдутся. А вот ребенком рисковать мы не можем. Подожди, скажу водителю подогнать твою машину и вместе спустим тебя по ступеням. Где, кстати, этот охламон?

Метрах в пятидесяти Ксюшин персональный шофер, небрежно облокотившись на джип, болтал с какой-то смазливой девчонкой.

— Только не вздумай без нас спускаться! Гололед-то какой! — Татьяна сбежала с крыльца. Обернулась предупреждающе и — застыла с вытянутым лицом.

Ксюша переступила ногами, сапожок поехал на льду, ухватиться за поручень она не успела, и теперь, увлекаемая тяжелым животом, летела вниз по ступеням, мелко семеня запаздывающими ногами, прямо на выпирающий штырь арматуры. Краем глаза отметила лицо подруги с выпученными от ужаса глазами. Последним усилием Ксюша обхватила руками плод, бессмысленно пытаясь защитить его.

Внезапно ее бросило в сторону, пронесло в сантиметрах от рокового острия, развернуло на сто восемьдесят градусов, так что рука сама нашла спасительный поручень, в который вцепилась. Вопреки законам физики сила инерции разом иссякла, и Ксюша обнаружила себя стоящей на собственных ногах и совершенно невредимой.

Ошарашенная, не веря в спасение, она бессмысленно озиралась, когда почувствовала лёгонькое, успокаивающее щекотание за ушком.

Ксюша задохнулась.

— Ты, — догадалась она. — Ты все-таки вернулся.

Подлетела Татьяна.

— Что? Где? — она принялась судорожно ощупывать Ксюшин живот. — Немедленно назад в консультацию. Заново покажемся врачам. Вдруг опять станет плохо.

— Не станет, — Ксюша мягко отстранилась. Улыбнулась печально. — Теперь всё будет хорошо. Обязательно хорошо.

Она заплакала.

К О Н Е Ц