Анатолий Горбов - Джин с Толиком

Когда была произнесена дата съемки, Свин почувствовал себя выброшенной на берег рыбой – он дважды судорожно вдохнул, но воздуха все равно не хватало. Именно с этим днем было связано одно из самых главных событий последних лет, а может быть – и всей его жизни. Именно это событие нельзя было афишировать ни в коем случае. Это было, мягко говоря, очень опасно.

Похоже, от Вадима не укрылась столь явная заинтересованность лысого толстяка, и в его белесых глазах начало проскальзывать сожаление об озвученной величине гонорара. Но, закуривая сигару Montecristo (Свин это узнал по оставленному сигарному банту, такие же вонючки курил его адвокат Юровский, он еще говорил, что это любимые сигары… как его? а, Хичкока!), алчный дядя зацепил взглядом троицу охранников наркоторговца, и его денежный аппетит заметно притупился. Во всяком случае, пока.

В связи с тем, что Свин соврал, будто на сбор денег необходимо какое-то время, встречу с просмотром видео и последующим его выкупом назначили на среду, 23 ноября. Провести ее решили в людном месте, и хитрый толстяк предложил кафе «У Рыцаря». На что Вадим, выпустив густой сигарный дым в лицо Борису Михайловичу, улыбнулся, и выбрал одну из сетевых кофеен в центре. Свин должен был прибыть туда без охраны к часу дня, с дипломатом купюр по 100 евро.

Свин даже не был зол, когда шел к своей машине. Он был напуган.

Сон был ярким и четким, словно жизнь без наркотиков. Мы что-то делали с Ирой за одним столом – причем, стоя. Друг напротив друга. То ли пельмени лепили, то ли деловые бумаги разбирали и разговаривали. Это совершенно не важно. Она случайно меня задела, и я в шутку бросил:

– Грубиянка!

Она заканчивала фразу и не сразу среагировала, и только через целых 3, а то и 5 секунд деланно возмущенно воскликнула:

– Я грубиянка?! – и бросилась за мной, вокруг стола с твердым намерением отшлепать. Я, убегая и давясь от смеха, успел припомнить ей эту паузу:

– Нет!!! Ты – тугодумка! – и рванул в другую комнату. Она догнала меня там, мы обнялись – как-то чересчур нежно, но совсем не как любовники, хоть и целовались – или я просто слизывал ее слезы? Она с болью в голосе произнесла:

– Ты моя шишка. Мне хочется больше уделять тебе внимания, и жалеть. Потому что сам ты себя жалеть не можешь…

Я подумал, что шишка – это из-за того, что я на видном месте и ей больно от меня. Но узнать правильность моих выводов мне не довелось. Зазвенел будильник. Я проснулся, хотя все еще находился всем своим существом в ее объятиях, безумно ласковых, но при этом абсолютно не сексуальных. Было ясно, что чувства переполняли и ее. Правда, это была не любовь. Точнее, не страсть и не желание, а что-то вроде ответственности за тех, кого мы приручили.

И еще, у нее был какой-то странный акцент – он легко узнавался, был приятен, и его вполне можно было бы вписать в графу особых примет. Акцент делался в каждой фразе – сначала сила голоса нарастала, а с середины фразы с такой же скоростью затухала. Это было, как езда на горках. И на этих горках я бы катался всю оставшуюся жизнь. Даже если во фразе было всего одно слово, состоящее из нескольких слогов, оно тоже подчинялось этому закону, иногда даже казалось, что Ира с ловкостью опытного фокусника делает в слове два ударения, и это было очень мило. Потому, что больше никто не умел так говорить. И потому, что это была Ее особенность…

Пробуждение прошло больно. Разница между нашими текущими отношениями и теми, что были во сне, никак не хотела помещаться в голове. Безумно хотелось позвонить Ирке и начать все заново. Просить прощения, прощать самому, глотать свои слезы и слизывать ее.

Хорошо хоть, вовремя очухался какой-то изначальный хохмач в моей голове, выдувший огромный переливающийся мыльный пузырь с надписью «Недостаток соли в организме?», и тут же громко его лопнул неприличным звуком, разом вернув меня на землю.

Было ясно, что если я начну развивать эту тему, депрессия вернется, и вместо ожидаемого сегодняшнего крохотного шажка вперед я сделаю два шпагатообразных шага назад. А то и вовсе разревусь и убегу в детство…

Зима отменялась – снова заметно потеплело, на улице все оттаяло. К счастью, прохождение теплого фронта не сопровождалось дождем. По мне, пусть уж лучше мороз, чем плюс 10 с капанием на уставшее настроение и бедные мозги.

Следовать принятому накануне плану я начал уже через полчаса после пробуждения. Трехкилометровая пробежка, зарядка, контрастный душ. После бритья никаких цветочных ароматов – единственно уместная неутолимая свежесть Issey Miyake, воплощенная в его гениальном L’eau D’issey. Овсянка и кофе с сыром на завтрак.

Следующий шаг был не очень логичным. Но мне он показался красивым, и – интуитивно – правильным. Идею я взял из философии единоборств, которые в бою частенько используют инерцию противника, усиливая ее в нужном направлении, и, таким образом, лишая врага равновесия. Самым вероятным предполагаемым направлением следующего удара неприятностей «по мне» я считал свою работу. Должность айтишника в «Колосов и А» была единственным источником моего дохода. Кроме того, гаденыш Колосов в настоящее время был для меня тем начальником, которого я бы охотно порвал, аки Тузик грелку. Причем, сделал бы это в нерабочее время, абсолютно бесплатно и с превеликим удовольствием. Хоть вдоль, хоть поперек…

На работе я появился с твердым намерением уволиться – несмотря на то, выплатят бонус, или нет. Однако, просочившиеся слухи из бухгалтерии обещали долгожданную премию после обеда, что породило здравую мысль чуток обождать. Денег не было, а я должен был и за покраску машины, которую нужно было забирать сегодня, и Жорику, да и за квартиру платить надо было.

Настроение было полностью нерабочим. Идея собственного увольнения порубала в капусту все жалкие попытки приносить пользу и зарабатывать деньги для совратителя Ирины и его корпорации. Я сидел у компьютера, опасаясь выходить из отдела – боялся встретить где-нибудь в коридоре Колосова и разбить ему лицо. Или убить чем-нибудь. Фикусом, например. Или своим продавленным креслом. Или просто ему глотку перегрызть. Все вышеперечисленное было для меня совершенно не нужным, да еще и уголовно наказуемым.

Посвященный в мои планы насчет увольнения Мишка возмутился, так как не знал большинства подробностей. А о том, что мы расстались с Ириной, из моих друзей вообще никто не знал:

– И чего? Уволишься, а потом? Ты себе работу другую нашел?

Крыть адекватными аргументами возможности не было – иначе пришлось бы рассказывать всю предысторию, а этого ох как не хотелось! Поэтому я просто обиженно надул щеки и отвернулся к чашке с кофе.