Анатолий Горбов - Джин с Толиком

Пульсирующая боль в голове и тошнота продолжить сон не позволили. Я был готов отдать полцарства за стакан рассола, а за бутылочку прохладной минеральной воды ненадолго бы одолжил собственную душу. Хотя возникали серьезные сомнения по поводу того, находится ли все еще оная в теле.

С трудом сел на смятой кровати. Дрожащими руками дотянулся до будильника, и испытал намек на первые, с утра, положительные эмоции, когда он заткнулся. Под ногами валялась пластиковая полторашка «Нарзана», предательски пустая – а ведь вчера она была полнехонькой.

– Сушняк, однако, – удивился я, но не искренне.

Раненым комиссаром доковыляв до санузла, болезненно морщась от малейших прикосновений окружающих предметов к моему телу, я открыл холодный кран, и долго и жадно пил воду прямо из него, наплевав на хлорку и прочие химические и органические примеси. После минутного облегчения стало дурно, и я не на шутку испугал белоснежного фаянсового друга. Неоднократно и не эстетично. Зато после этого акта вандализма реально полегчало.

Пустив воду в джакузи, я отправился на кухню ставить чайник. Каждое движение давалось с трудом, меня шатало. Изображение было практически черно-белым, и темный тон преобладал. Изредка в голове начинала играть музыка из вчерашнего репертуара. Было ощущение, что я всего час назад прекратил пьянствовать. На лбу выступила испарина. Глаза болели так, будто бы я сутки просидел перед экраном компьютера в прокуренном помещении. Делать ничего не хотелось и не моглось, но на работу необходимо было идти, чтобы написать сопроводиловку к законченной мною программе, которая вот-вот должна отчалить на тестирование к заказчику.

Вот же идиот! Надо было вчера закончить все эти несущественные моменты, опоздал бы на часик к «Рыцарю», зато сегодня можно было бы на работе не появляться, сказавшись больным. При воспоминании о «Рыцаре» опять замутило, и я вернулся к отдышавшемуся, но рано обрадовавшемуся унитазу.

Насколько я помнил, так плохо мне никогда не было. Да и опьянение было каким-то странным. Картина вчерашнего вечера была смазана, из нее торчали яркими пятнами какие-то несущественные события, а все остальное было написано бледненькой неумелой акварелью. Кое-где виднелись совсем незакрашенные участки. Сегодняшнее мое «я» вообще сомневалось в своей принадлежности к авторству этого батального полотнища.

Я абсолютно не помнил, куда черт меня понес после кабака, и главное – зачем. Помню, такси до дома я поймал в районе набережной, но что я там делал, оставалось загадкой. В такси я шутил, рассказывал шоферу анекдоты на тюремные темы, пил пиво из примятой жестяной банки и вообще вел себя, как заправский урка. Это было, по крайней мере, странно.

Я никогда не был мальчиком-паинькой, рос в довольно криминальном районе. Но сам дел с криминалом не имел, так – детские шалости и общие познания, полученные в подростковом возрасте от дворовой шпаны, с которой давно уже не знался.

В такси же я общался исключительно на фене – хотя это-то как раз объяснить было можно. Шутки памяти – в свое время мне попала в руки книжка «Тюремный жаргон», которую я с интересом прочел. Много нового оттуда почерпнул, но в совершенстве «ботать по фене» все равно не научился. Так, запало несколько фраз, которыми я иногда удивлял своих рафинированных знакомых.

Мое вчерашнее поведение, на фоне сегодняшнего самочувствия, особенно не волновало – волновало другое. Нужно было ехать на работу. Приняв чуть теплую ванну, я понял, что жизнь постепенно возвращается в мое тело. Расход движений на бритье требовал немыслимого по размеру аванса сил, и этот аванс был единодушно отклонен Советом Старейшин.

Впрочем, я бы не удивился, если бы в моей голове Совет Старейшин, после вчерашнего, передох полным составом. И было впору объявлять выборы нового Царя Головы…

Насыпав от души сахара в кружку с горячим зеленым чаем, я через силу сделал несколько глотков, и, закурив, вышел в прихожую. Черные спортивные туфли, в которые я вчера был обут, представляли собой душераздирающее зрелище. Толстый слой пыли, царапина на носке левого туфля и оторванный шнурок на правом придали картинке вчерашнего разгула ужасающие оттенки. Если уж я не помнил истории загубления любимой обуви, не удивительны и остальные белые пятна.

Состояние, и так омраченное нездоровьем, усугубилось стыдом за свое, наверное, жутко неприличное «пострыцарское» поведение. Холодной молнией мозг прошила страшная мысль: «А вдруг я вчера кого-нибудь убил?», но тут же логически довершилась возвращающимся чувством юмора: «И съел».

При мыслях о еде опять замутило, но я сдержался – зря испугано заскрежетал за стеной унитаз своими трубами, ожидая от меня очередной пакости. Недокуренную сигарету пришлось выбросить, дабы не усугублять свое тошнотворное состояние. Тут я, кстати, вспомнил, что бросаю курить – очень своевременной была моя отсрочка этого ответственного шага на лишний день.

Вернувшись в гостиную, нашел в аптечке аспирин, анальгин и активированный уголь. Запил фармацевтический завтрак остывшим чаем и отправился взглянуть на свой вчерашний наряд.

Иссиня-черные джинсы были с вечера аккуратно сложены в холодильник, что стало мне известно еще при поисках лимона для чая. Носки, почему-то, оказались в задних карманах. Одежды же с верхней половины тела не видно было нигде. После долгих поисков, заставляющих нагибаться и испытывать от этого приливы тошноты, я было отчаялся. Но когда понес к стиралке вчерашние носки, пропажа нашлась.

Когда-то белоснежная сорочка, покрытая пятнами пива, возлежала в стиральной машине, и слала мне пламенный воздушный поцелуй с отпечатка розовой губной помады на воротнике. Я похолодел. Мы всегда боимся того, чего не знаем. В моем случае – о чем не помним. Из нагрудного кармана я извлек водительские права и несколько смятых купюр.

В машинке оказался и шерстяной джемпер, наверное, тоже в пятнах – их не было видно из-за насыщенного черного цвета. Также из барабана стиралки была извлечена хрустальная пепельница с горой окурков. Ну еще бы, логично. Вообразил, что пепельницу необходимо постирать. А ведь мог бы, решив, что пепельница – штука одноразовая, просто выбросить ее в мусорное ведро. Я с трепетом обследовал окурки – ни на одном помады не было. Вздохнув с облегчением, я затаил надежду выяснить, чей же отпечаток остался на воротнике.

Нацепив свежую сорочку и костюм – любую другую одежду необходимо было гладить, а сил на это не было – я добавил к своему гардеробу черный плащ. Взбрызнулся очередным шедевром от Baldessarini и вышел из квартиры на площадь. Но тут же вернулся за ноутбуком и зонтом. Вчерашняя солнечная осенняя сухость сменилась плотным мелким дождем, немного похолодало. Количество луж и их наполненность говорили о том, что дождь шел уже давно, а свинцовая серость неба обещала, что такая погода надолго.