Анатолий Горбов - Джин с Толиком

Я обернулся и, старательно перебирая всевозможные варианты звучания буквы «ха», безуспешно пытался что-нибудь выговорить. Ибо в метре от меня стоял огромный пес с башкой, большей моей собственной раз в шесть-восемь. Все части, к башке прилегающие, тоже как-то не стимулировали желание срочно вступить в «Общество защиты животных».

Пес на меня никакого внимания не обращал. Видимо, его вкусовым качествам как нельзя лучше соответствовали именно мои недруги. Собачка угрожающе прыгнула вперед и остановилась одной лапой на крышке люка. Крышка, вспомнив проезжающие по ней время от времени груженые фуры, издала соответствующий этим событиям звук. Он прозвучал эквивалентом забивания гвоздей в крышку гроба всей гоп-компании. Однако, не все трезво оценили возникшую ситуацию.

– Ишак тебя нюхал! Я твой дом труба шатал! – пошел на меня рассерженный пузатый, бесстрашно глупо не замечая бегемота Баскервилей и подняв над головой биту.

Бита не успела прочертить дугу и была схрумкана, как сладкая соломка. И даже, как мне показалось, с некоторым аппетитом. У клоуна в зеленом галстуке, видимо, были серьезные неполадки с инстинктом самосохранения, и он попытался ударить Собаку ногой.

Как и следовало ожидать, друг человека такое оскорбление сносить не стал, и легким движением челюстей отхватил нехорошему дяде правую половину седалища – буквально. У меня в голове даже зазвучали слова из песни А. Новикова: «Кровь хлестала из разорванной щеки», и я лихорадочно пытался заменить «щеку» на более подходящее случаю слово. И еще подумалось, что, отныне, чтобы сидеть на попе ровно, дяде придется таскать с собой подушечку для правой стороны своего растерзанного багажника.

После такой наглядной демонстрации звериных челюстей, бандюки растворились, как темная и необразованная нечисть после хорошей молитвы. За хорошую молитву впору было приниматься и мне, потому как пес не стал догонять свой ужин, а обернулся в мою сторону. Изморозью покрылась моя вторая лопатка.

Но волновался я зря, ибо в поле моего зрения попал еще один собак. Давешний грязно-белый пес, которого я встретил после кабака. Тот самый, с которым мы пришли к консенсусу миропонимания.

Оказалось, что Огромный Зверь – это его подруга. Об этом я догадался уже после того, как присел на какой-то жбан, поглаживая обеих собак по голове. Причем ощущения от глажки Большой Девочки (у меня не было желания даже мысленно назвать это создание сукой) были точно такими же, если бы я гладил волосатую столешницу от стола на 12 персон.

Выйдя из закутка через несколько минут, я услышал сирену скорой помощи и увидел толпу зевак у разрытой траншеи, из которой валил пар. Оказалось, что покушавшаяся на меня троица, видимо, в темноте и с перепугу всем составом загремела в пятиметровую яму и умудрилась при падении повредить какую-то заглушку.

Это был их полный провал во всех смыслах. Из-за рокового падения потери банды заметно увеличились. Кроме оставленного в закутке полупопия вожака, они еще сломали себе некоторые конечности и сильно обварились. Мне их не было жалко, но и особенного злорадства не ощущалось.

Я купил в близлежащем магазине пару килограмм вареной колбасы, и честно разделил между своими помощниками – полкило досталось серо-белому, а остальное – Девочке. Справилась она со своей долей быстрее, чем мой недавний знакомый пес со своей…

Настя забежала в магазин, чтобы купить чуток недорогого сыра. Весь остальной продуктовый ассортимент девушки в последний месяц, за исключением одного-единственного нормального ужина «У Рыцаря» на дне рождения Оксанки, составляла дешевая китайская лапша и черный чай без сахара, более походивший на пыль.

Продавщицы долго не было, и у гастрономического отдела собралась небольшая очередь. Она была в ней третьей, а первым стоял парень, показавшийся ей знакомым. Она уже собиралась пройти немного вперед, чтобы увидеть его лицо, когда из подсобки вернулась девушка в белом чепчике, и парень попросил порезать два килограмма колбасы.

Голос был приятным, но, определенно, незнакомым. И колбасу такую Настя не стала бы покупать, тем более, такими дозами. А, он, оказывается, не для себя берет, а для собаки! Ничего себе собака. Наверное, жуткий монстр по сравнению с тем крохотным смешным котенком…

Почти все места на импровизированной парковке неподалеку от моего дома были заняты. Я еле втиснулся с самого краю, наиболее удаленного от дверей моей квартиры – почти квартал топать.

Шел домой и усмехался про себя, прокручивая в голове недавние события – а зачем я ношу в кармане шокер? Батарейку для него новую купил – зачем? Чтобы он играл роль плацебо в сфере безопасности? Я нащупал шокер в кармане. Было приятно ощущать его пластмассовый параллелепипед. И, особенно, осознавать, что он по моему хотению может предъявить усики-электроды, между которыми с голубым треском молнируют 60 тысяч вольт.

Однако, как же я про него забыл сегодня? Ситуация была подходящей – дальше некуда! Как-то сразу начали вспоминаться сапожники без сапог, голодные повара и экономные в быту миллиардеры. Таскать в кармане довольно серьезное орудие самообороны, а в самый ответственный момент, вместо красноречивого заявления в виде сочных высоковольтных потрескиваний, начать петь глупые обзывалки? Или просто не судьба моей Гюрзе покуситься на человеческую плоть?

До двери оставалось метров двадцать, когда одинокий встречный прохожий жестом попросил прикурить. Я уже собрался отказать, сославшись на то, что курить бросил, и так бы и сделал, если бы не одна заметная деталь на спортивном костюме этого типа. На груди куртки алела огромная буква S, прямо как у настоящего супермена…

Он стоял с крепко зажатой (нервничал, наверное) сигаретой в зубах, чуть приподняв локти – как-бы готовясь прикрыть ладонями ожидаемый от меня огонек. Правый карман его куртки был отягощен чем-то подозрительным. Шокер я достал, словно зажигалку, но ткнул им не в лицо, а, как это делают бойцы спецподразделений, в область подмышки и придавил, обеспечивая наилучший контакт.

Отреагировать на стремительно приближающегося со спины второго бойца я не успевал – мне не хватало какой-то доли секунды, чтобы уйти от удара занесенной резиновой дубинки. Я лишь рефлекторно зажмурил глаза, пригибаясь и закрывая голову руками, когда услышал звук, который мог родиться только лишь при тесном взаимодействии тяжелого, сильно пыльного ковра и какой-нибудь биты средних размеров.

– М-мо́лодежь и п-п-по́дростки! – Жора заикался не столько от волнения, сколько от того, что запыхался. Именно его, тяжело дышащего, с плохо ошкуренным черенком от лопаты, я и увидел первым, когда глаза мои открылись.