Мариэтта Шагинян - Месс-менд. — Лори Лэн, металлист.

Элизабет Рокфеллер вздрогнула от неожиданности. На лбу ее, чуть повыше левой брови, загорелось яркое красное пятнышко, — особенность мистрисс Рокфеллер, указывавшая на крайнюю степень ее волнения.

— Боже мой, Артур, какая у тебя память! В Пултуске давно никто из нашей семьи не живет... Еремия поехал и не вернулся в назначенный срок.

— Вы остались в Варшаве?

— Конечно. Нам с Клэр нечего было делать в Пултуске, и потом он же собирался вернуться на следующий день. Когда прошел срок, я собралась и поехала. Тело его нашли в лесочке, неподалеку от станции. Оно было изуродовано. Никаких указаний от местных властей, кроме того, что в окрестностях бродят переодетые большевики...

Артур сомнительно покачал головой и посмотрел на мачеху.

— Какое дело большевикам до моего отца? Это странно.

— Ты наивен, Артур, очень большое дело! Суди сам, Еремия идет навстречу Польше — это раз. Еремия капиталист — это два. Еремия, наконец, пишет новое завещание, которое может оказать огромное влияние на ход политики.

— Как, отец написал новое завещание?

— Да, мой друг, — твердо ответила мачеха, — этот удар тебе еще предстоит перенести. Но в твоем благородстве я уверена.

— Так нужно вызвать старого Крафта, я хочу прочитать завещание при нем! — воскликнул Артур.

Крафт был нотариусом семейства Рокфеллеров. Артур взял телефонную трубку.

— Allo 8—105—105. Вызовите нотариуса Крафта. Как?.. Но когда же? Только что? Боже мой, боже мой!

Он положил трубку и повернулся к мачехе:

— Его только что принесли домой с проломленным черепом. Шофер был пьян и налетел под локомотив.

Мистрисс Рокфеллер не реагировала на это слишком горячо: она почти не знала Крафта. Артур же был подавлен.

— Лучший друг отца! Можно сказать — единственный! Знавший его как свои пять пальцев...

Слуга вошел и доложил о приходе доктора Лепсиуса. Артур кинулся ему навстречу.

Доктор подвигался не спеша. На лице его была приличная случаю скорбь.

— Дорогой мистер Артур, меня вызвали к Гогенлоэ, но по дороге я решил заглянуть и к вам... Мистрисс Рокфеллер, днем мне не удалось выразить вам свое глубокое соболезнование...

Он поцеловал руку мистрисс Элизабет.

— Я рад вам, — коротко сказал Артур, — я прошу вас вместе со мной прочесть новое завещание отца.

— Новое завещание? Мистер Рокфеллер, сколько помнится, написал одно до своего отъезда в Варшаву.

— А там написал второе... — вмешалась мачеха Артура, и слезы показались у нее на глазах, — должно быть, и приведшее к его смерти.

Она встала, отперла драгоценную шкатулку, стоявшую у нее на столике, и протянула Хртуру пакет, где с соблюдением всех формальностей, на гербовой бумаге было написано завещание Рокфеллера.

Артур и Лепсиус, приблизив друг к другу головы, прочли его почти одновременно. Это был странный документ, составленный в патетическом тоне. В нем говорилось, что Европе грозит опасность мировой революции. Поэтому он, Еремия Рокфеллер, в случае своей смерти завещает все свое состояние от первого до последнего доллара на борьбу с нею и с очагом ее заразы, Советской Россией, назначая исполнителем своей воли Комитет международных фашистов. Далее следовала подпись Рокфеллера и двух свидетелей. Лепсиус одним глазом охватил содержание документа и невольно воскликнул:

— А где же Крафт? Это надо первым делом показать Крафту.

— Он умер.

— Умер?

— Несчастный случай с автомобилем, — вставила мачеха Артура.

Лепсиус прикусил нижнюю губу. Кое-что, готовое сорваться у него с языка, было мудро подхвачено за хвостик и водворено обратно, в глубину молчаливой докторской памяти.

— Да, — сказал он, — вы разорены, Артур, и вы тоже, мистрисс Рокфеллер.

— Нам не следует думать об этом, — вздохнула вдова.

Артур резко повернулся и протянул ей руку:

— Я счастлив, что вы так говорите. Да, мы не должны думать. Клянусь всем, что у меня есть святого, я отомщу убийцам!

Он порозовел, глаза его засверкали. Лепсиус несколько мгновений смотрел на него, потом взял шляпу.

— От всего сердца, мистер Артур, желаю вам успеха, — произнес он медленно.

Он поцеловал руку вдове и двинулся к выходу, храня на лице все такое же наивно-скорбное выражение.

Но на лестнице лицо его мгновенно изменилось. По трем ступенькам к носу взбежал фонарщик, заглянул ему под стекла очков и сунул туда зажженную спичку. Глаза Лепсиуса положительно горели, как уличный газ, когда он пробормотал себе под нос:

— Или я дурак и слепец, или это не подпись Рокфеллера.

Он вышел на улицу, где в нескольких шагах дожидался автомобиль, но тут ему пришлось остановиться. Чья-то черная, худая рука схватила его за палку. Старушечий голос произнес:

— Масса Лепсиус, масса Лепсиус!

— Это ты, Полли? Что тебе надо?

— Вы большой хозяин, масса Лепсиус? Вас станут много слушать?

— А в чем дело?

— Черная Полли говорит вам: прикажите открыть гроб мастера Еремии, прикажите его открыть!

— Что взбрело тебе в голову, Полли?

Но негритянки уже не было. Лепсиус посмотрел по сторонам, подождал некоторое время, а потом быстро сел в автомобиль, приказав шоферу ехать в «Патрициану». Он ни о чем не думал в пути. У доктора Лепсиуса правило: никогда не думать ни о чем в краткие минуты передышки.

Надо вам сказать, что хозяин «Патрицианы», богатый армянин из Диарбекира, по имени Сетто, имеет только одну слабость: он не пьет, не курит, не изменяет жене, но он бессилен перед своей страстью к ремонту. Должно быть, отдаленные предки Сетто были каменщиками. Каждую весну, при отливе иностранцев из своего отеля, Сетто начинает все ремонтировать, снизу и доверху. Он перелицовывает мебель, штукатурит, красит, меняет дверные фанеры, лудит, скребет, чистит, мажет, разрисовывает. Это равносильно лихорадке в 40°. Что хотите делайте с ним, а он непременно затеет ремонт на всю улицу, заставляя чихать нью-йоркских собак.

Многие скажут, что это звучит плебейски и не согласуется с названием гостиницы. Они правы. Но диарбекирец тут ни при чем: он не хотел иметь гостиницы, не хотел называть ее «Патрицианой» и не хотел предназначать ее для знатного люда. Это вышло роковым образом. Когда Сетто с женой и детьми и большим запасом столярных инструментов, а также армянских вышивок, эмигрировал из Диарбекира в Америку, пароход наскочил на плавучую мину, и множество пассажиров потонуло. Среди несчастных, барахтавшихся в воде, был владетельный князь Монако. Он уже собрался потонуть, как вдруг, подняв глаза, увидел над собой целую эскадрилью больших желтых круглых тыкв. Они плыли, а за ними, как ни в чем не бывало, поджав ноги, плыло все семейство диарбекирца, перебрасываясь мирными замечаниями насчет погоды.