Егор Красный - Десант времени

— Плывем обратно! Пуля дура, а виноватого найдет, — с трудом отфыркивался Григорий, заворачивая обратно. — Стаб, держись за мое и свое седло, а то потонешь.

На берегу их уже ждали с десяток вооруженных махновцев. Подгоняемые плетьми и казацким улюлюканьем, бойцы отряда «Нулевой дивизион», были доставлены в лагерь махновцев, что располагался в прибрежном хуторе.

— Усих обшукати, роззути, так у сарай пид охорону, — крикнул махновский начальник в черной папахе и бурке. — Так, Губенко, той, чи що рыжий нехристь тебе вдарив? Привъязати його до дерева и двадцять, нема тридцять батогив, що б не бигав…

— Я тебя на ноготок так клацкну — только мокренько будет, — схватил Григория за руку рассвирепевший огромного роста махновец, и еще с тремя дружками потащил капитана к столбу для наказаний розгами.

— Господа гарни, повидомляю вам приказ за номером 37 по войскам Украинской партизанско–повстанческой армии им. Батько Махно: «Не платит подати только медведь у берлоге: он не ест, не пьет, только лапу сосет…», — под дружный и беснующийся смех анархической смеси военных, просто уголовных бандитов и крестьян, объявил махновский полковник в папахе. — А що там баби роблять, як они Губенко?

— Так, уже боляче кусючи, а то б давно попользовал, уси сиськи поховали, як золото…

— Ну, ты не дуже, гаряча голова, Батько Махно за це по головци не погладит.

— Панасыч, так можа их Батьке на пробу послати?

— Добре, хлопцы, я в Штаб, а як повернуся думать будемо…

Махновцы успокоились и разошлись по хуторским постройкам. И лишь в воздухе свистел хлыст, приземляясь на спину капитана спецназа Григория Семенова, да крупные хлопья снега, что сменили снежную пыль, опускались на кровавую спину и превращались в алые слезы, катясь вниз. Ни разу он не застонал и не вскрикнул, загнав свою душу в такую глубокую пещеру, до дна которой было 1000 верст, несколько лет войны на Кавказе и участие в ночных секретных рейдах, против террористов. Вряд ли в ближайшие 100 лет ФСБ рассекретит или приоткроет его личный файл, раскроет все операции, которые он завершил защищая родину и интересы государства.

Наконец, махновец Губенко, весь трясясь от ненависти и усталости перестал бить капитана. Он отер пот и трясущимися руками закурил скрученную сигарету.

— Ну ти ще живий москаль? Крови з тебе багато зийшло…

— Живой, — усмехнулся через боль Григорий. — Прежде смерти не умрешь…

— Ну раз живий, це тоби вид мене на добавку, — еще раз ударил Григория Губенко, продолжая трястись от ненависти, пока два других махновца снимали рыжеволосого парня с окровавленной спиной.

— Губенко, куда его в расход или в сарай?

— Завтра порешим его, коли Понасич повернеться, — сплюнул на землю махновец, вглядываясь в глаза капитану. — Не бачив я раньше такого терплячого, хто ж ти будеш?

— Я? Смерть твоя…, — улыбнулся Григорий, понимая, что махновцы могут расстрелять его прямо сейчас, но воля и азарт были в нем также сильны, как умение воина сражаться и побеждать. — Покуда солнце взойдет, роса очи твои выест…

Вернувшиеся махновцы, которые бросили обессиленное тело капитана в амбар, где были остальные пленные, вернулись обратно. Видя, нервно курящего Губенко, один из махновцев спросил инквизитора.

— Слышь, Губенко, про какую росу и очи он толковал?

— Чужа душа — темний лес, розбери його, що вин сказав, — отмахнулся Губенко и проверил свой наган.

Неожиданно с реки принесло какие‑то душераздирающие крики, а затем, что‑то упало и сильно бултыхнулось в воду. Махновцы перекрестились и с испуганными лицами пошли по хатам, водкой залечивать свои нервные расстройства.

2

Григория Семенова бросили в заколоченный амбар, служивший временной темницей для пленных красноармейцев, комиссаров и белых офицеров. Пленных белогвардейских солдат махновцы отпускали по своим селам и деревням или оставляли в повстанческой армии, а красных обычно расстреливали.

— Георг, что они с тобой сделали? — кусая губы и со слезами на глазах, всплеснула руками штатный врач отряда Жара и подбежала к Григорию. — Господи, что с твоей спиной, вся кожа исполосована до крови…

— Это, ничего, это нормально, главное кости целы, а мясо нарастет, — через силу откликнулся капитан. — А этот Губенко меня лишний раз угостил плетью, вот это не по уставу, вот за это я с него еще спрошу.

— Георг, сейчас не об этом, мне надо тебя обработать. Аптечка осталась в сумке на седле, но у меня были в кармане бинты, спирт, противостолбнячные и так по мелочи…

— Ладно, Луна, не рви сердце, это мужские болячки, что со Стабом?

— Все нормально, ранение в руку, мягкие ткани, пуля вынута, перевязку сделала, а сейчас он спит.

— Тогда, можешь мной заняться, только нежно.

Пока Медведь подсвечивал лучиной, Жара обрабатывала раны командиру отряда.

— Крепко они тебя Георг отделали, — проворчал боксер. — Видно, и до нас очередь доберется. Придется отбиваться, а иначе не доберемся до конца сказки.

— Вот, тут в амбаре еще два белогвардейских офицера из Алексеевского полка. Вот пробирались к западным границам, хотели уйти в Польшу…

— Понял Медведь, давно они здесь? И что полезного удалось у них узнать?

— Три дня они тут под охраной. Говорят, что тут махновцев не так уж много, человек пятьдесят наберется.

— Вот, это уже хорошие новости, а что еще, Медведь, что‑нибудь еще для души.

— Для души, тоже есть кое‑что. Махновцы в овраге тачанки держат и лошадей, метров 200 отсюда…

— Хорошо, но еще не все, — с трудом говорил Григорий, морщась от боли.

— Охрана там небольшая два махновца охраняют, если не спят там же в тачанке.

— А патроны есть?

— Так точно, командир… патроны, гранаты все наготове. На случай тревоги, для немедленного бегства, ждут приближения Красной армии.

— Ну, тревогу я им обещаю, но не бегство! А теперь кликни мне этих офицеров, потолковать надо.

Григорий Семенов поприветствовал двух белогвардейских офицеров, приметив в них испуг и страх быть расстрелянными.

— Господа, уходить нужно, рассчитывать на гостеприимство Батьки Махно не приходится.

— С одной, стороны да, но у Деникина подписан документ с Махно о союзничестве.

— С красными тоже, вот видишь как они мою спину расписали, а завтра обещали к стенке поставить, хотя мы ни как не красные, да и обращались они к нам как к господам.

— Это перегибы на местах, но сам Батько Махно, если узнает, то им не поздоровиться, — возразил старший белогвардейский штабс–капитан.

Весь отряд нулевого дивизиона стоял полукругом, слушая разговор, понимая, что махновская пуля не лучше иной другой. В другом исходе дела, вряд ли кто из них мог засомневаться. Обхождение и наказание, выпавшее на долю их командира, свидетельствовали об этом.