Игорь Поляков - Доктор Ахтин

Я спрашиваю, где девочка. И смотрю поверх её плеча, выглядывая в коридоре фигуру пациентки. И не вижу, а женщина говорит, что девочка сейчас сидит на лавочке в больничном дворе. Она говорит, что у дочери в последние дни стала очень часто болеть голова, и что она значительно лучше чувствует себя на воздухе. Я киваю и иду к выходу.

Зажмурившись от яркого солнца, смотрю на двор. В тени раскидистого тополя на лавочке сидит девочка — голова опущена, глаза закрыты, руки сжимают дерево лавки, ноги скрещены. Я иду к ней, преодолевая освещенное солнцем пространство, и сажусь рядом.

Даже в тени мы оба не можем спрятаться от солнца, которое нестерпимо ярко занимает всё небо. Окружающие нас здания окрашены в светлые отражающие солнце тона.

Мы молчим некоторое время: я смотрю на входную дверь в приемное отделение, где мать девочки стоит, переминаясь с ноги на ногу, пребывая в раздумье — подойти к нам или нет. Девочка сидит неподвижно в той же позе, словно не замечая меня.

— Сильно голова болит? — спрашиваю я.

И, не получив ответ, говорю через пару минут:

— Я сейчас на некоторое время избавлю тебя от этой боли.

Положив пальцы на затылок, я чувствую пульсирующую боль, которая не дает девочке нормально жить. Через некоторое время, убрав руку, я смотрю на лицо девочки.

Она открывает глаза и смотрит вокруг так, словно видит этот мир впервые.

— Посмотри на меня, — говорю я.

Она поворачивает голову.

Я вижу в глазах — она изменила свое будущее. Еще не совсем так, как я бы хотел, но уже очень неплохо. В сознании оформился образ, для которого она готова жить. Её первая любовь останется с ней навсегда, став светлым пятном в жизни. Она уже сейчас способна прощать, вырвав с корнем ненависть, которая растет в душе. Но — её хватит только на пятнадцать лет. Далее мрак, в котором она будет пребывать последние годы жизни.

И хотя прогресс есть, я понимаю, — еще рано. Ей еще надо умереть в своем сознании.

— Тебе лучше? — улыбаясь, говорю девочке, по-прежнему, глядя в глаза.

Она кивает, словно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, еще не веря, что боль ушла.

— Боль вернется, потому что причина все еще с тобой, — говорю я.

Она как-то неловко улыбается, словно я сказал какую-то шутку и негромко говорит, что хотела бы знать, в чем причина. Она говорит, что знает об опухоли в голове, и что это она виновата в её мучениях. Она смотрит в мои глаза и говорит, что иногда ей кажется, что не только опухоль виновата в том, что она сейчас испытывает.

— Что я должна сделать? — спрашивает она. — Скажите, пожалуйста, доктор, что я могу сделать?

— Когда снова придет боль, ты поймешь, — говорю я, прямо, и не мигая, глядя в её глаза. — Боль будет сильная, но зато она подскажет тебе, что ты хочешь, и что ты можешь. Иногда боль — это лучшее, что может быть у человека в этой жизни. Порой боль, как свет далекого фонаря, освещает путь в темноте, и ведет за собой туда, где избавление.

Я встаю и иду в приемное отделение. Мать бросается ко мне и говорит, что я должен помочь дочери, говорит о том, что я давал клятву Гиппократа, и что им больше некуда идти. Она много говорит, пока я иду мимо неё, но так, ни разу и не произносит волшебного слова. Впрочем, я уже давно понял, что она не знает этого слова. Я оставляю женщину позади и иду по коридору, улыбаясь.

У девочки все получится. Когда вскоре я снова увижу её, она станет если не другим человеком, то уж точно найдет себя в этом мире.

Я уверен в очистительной силе боли, и искренне радуюсь, когда все происходит так, как я предполагаю и вижу.

Боль — один из тех факторов, которые даны нам Богом для того, чтобы мы могли изменяться — и духовно, и физически. И даже осознание приближающейся смерти не так значимо в этом случае, как нестерпимая боль на протяжении медленнотекущих дней.

Я говорю спасибо боли, что дана нам Богом.

Когда-то в далеком детстве я впервые понял, что отличаюсь от остальных детей. Это знание пришло не вдруг. Я пытался играть вместе с ними, и мне было одиноко. Я уходил от них, и мне было грустно. Я создавал свои миры, и эти миры были безысходно печальны. Я не понимал, что со мной, и как это можно изменить.

Осознание началось с того, что в семилетнем возрасте я увидел, как умирает мама. Она еще была весела и внешне здорова, а я уже точно знал, когда придет день её смерти. Я еще не понимал, что такое смерть и как с ней бороться. Я видел, что является причиной её будущей смерти, но не знал, что могу сделать.

Я смотрел, как она оставляет меня, отсчитывая сначала недели, потом дни, а вскоре и минуты. Я пытался говорить с ней об этом, а она смеялась, прикуривая одну сигарету от другой.

Она умерла от рака легких, и сейчас я знаю, что мог бы её спасти. Уже тогда сила была со мной, но — я не знал о её существовании.

Она умерла, оставив меня одного, словно отсекла пуповину, что связывала меня с миром людей. Я вырос, но тени, окружающие меня, так и не стали людьми.

В пятнадцатилетнем возрасте я понял, на что способен. У соседки по парте я увидел в области шеи то, от чего она через семь лет умрет — это было похоже на некое откровение, словно у меня открылись глаза, и я увидел очевидное. Интуитивно, даже не задумываясь, что делаю, я обхватил шею девочки руками и сжал. Через две минуты, когда я понял, что причина для её будущей смерти исчезла, я разжал пальцы. Все это произошло на уроке географии и все эти две минуты я не слышал ни хрипящего визга задыхающейся девочки, ни криков мечущейся вокруг нас географички, не чувствовал рук одноклассников, которые пытались разжать мои пальцы.

После этого моему отцу, который так никогда и не стал для меня родным человеком, пришлось переводить меня в другую школу, а я впервые понял свое предназначение.

Непростое время.

Страшные события.

Тени, окружающие меня.

Следующие десять лет, время окончания школы, армия и годы студенчества, как безумный сон, из которого невозможно вырваться. Тогда я мог спать ночью, и сновидения, что приходили ко мне были далеки от тех бессонных видений, что посещают меня сейчас. Каждый прожитый день, как черная бездонная дыра, в которой исчезают желания и мечты — вроде, есть желание любить, а нет того человека, для которого можно посвятить жизнь. Вроде есть мечты о будущей жизни, но они кажутся такими мелкими и убогими, что хочется убить их в зародыше. Вроде, есть желание стать врачом и лечить людей, но есть понимание того, что людские тени не нуждаются в лечении. Тени мертвы с момента рождения, и врач нужен для того, чтобы констатировать смерть и вскрывать тела.

Я много и бессистемно читал. Порой я забывал о том, что нужно готовиться к зачету или экзамену, — очередная интересная книга увлекала меня полностью. Уже не помню, когда я первый раз прочитал о Древнем Египте, о людях, живших вдоль плодородной реки, которые осознали значимость смерти, — погрузившись в эти давние времена, я открыл для себя истину.