Наталия Нестерова - Некромант. Присяга

– Я не знаю. Правда, Вась, давай уже там… ты давай пока один, без орлов с лопатами…

В трамвае благополучные граждане от меня отстранялись и думали очень громко. Самые лояльные мысли были о том, что меня сбила машина или переехал трамвай. Я только морщилась, пытаясь не сосредотачиваться на подсчете триллионов микробов, заползающих в мои глубокие царапины. Кровь не останавливалась; видок был так себе. И тем не менее самочувствие было много лучше ожидаемого, и Сила оставалась при мне, хоть снова в бой. Однако я постаралась предельно расслабиться. Закрыла глаза, прислонила к прохладной вертикальной стойке трамвая лоб. И…

В комнате плакал маленький ребенок.

Он плакал так, как умеют обиженные малыши – навзрыд, широко разевая розовый ротик, в котором белели всего два крошечных зубика.

У малыша болел животик, а еще ему было страшно, очень страшно. Но дети в возрасте полугода не могут это сказать словами, а потому просто плачут, изводя мам. Мама раза два вставала ночью, не выспалась, выглядела плохо, а ведь на сегодня у нее были определенные планы.

Мама тщательно красилась на кухне.

С одним накрашенным глазом она бросилась к мальчику:

– Ну, Мишка, ну что же ты… давай еще эспумизана… водички? Дай посмотрю… памперс сухой… кушать рано, миленький, успокойся… скоро няня придет, пойдете гулять… да, давай откроем окошко, вот так, воздух, тепло же на улице. Ну, вот так, мой хороший.

Малыш и вправду затих, умильно гуля маме.

Мама положила его, включила симпатичный мобиль над кроваткой и снова бросилась к столику, заваленному косметикой.

Папа бросил маму, когда Мишке исполнилось два месяца. И сегодня мама шла на собеседование с потенциальным работодателем, с которым она переспала два дня назад. Мама понимала, что от этого собеседования зависит ее с Мишкой кусок хлеба на ближайшие годы. Иначе – ипотека не выплачена, муж разводится, но алиментов с него будет тысяч семь. Поэтому, проревев весь третий месяц Мишкиной жизни, мама затем стиснула зубы и, сидя на половинке грейпфрута, имбирном чае и двух вареных яйцах в день, срочным образом вернула себе сексапильность ценой грудного молока.

Зато Мишка начал плакать ночами.

Второй глаз удался еще лучше первого. Мама начала подкрашивать первый глаз, чтобы уравнять убойную силу. Мишка зашелся в крике. Ему было ужасно страшно – он, как и все дети до трех лет, видел намного больше, чем взрослые, но понимал меньше. И еще ему было больно – кот воткнул ему в грудку стальные когти, а от этого эспумизан не помогает.

Мама встала было из-за стола, мазнув карандашом мимо стрелки… но вдруг ход ее мыслей поменялся. Она села снова.

В конце концов, ей надо взять себя в руки. Няня, тупая клуша, заболела. Пришлось три часа назад звонить в агентство, приглашать срочно разовую тетку с Украины. Все утро мама прятала ценные вещи и документы, еще раз упрекнув себя в том, что не поставила камер слежения. Такое событие, а Мишка орет, как назло, и няня непривычная. Начнет еще звонить с хохляцким говорком: «Чой-та ваш мальчик неспокойный, вы бы возвернулись».

Сказав самой себе такую ужасную вещь от имени еще не появившейся няни-украинки, мама словно взбесилась.

Мишка захлебнулся криком. Ладно, он еще малыш совсем. Даже не садится толком. Вреда себе причинить не может. Ничего с ним не будет.

Мама схватила ватные диски, средство для снятия макияжа. Потом снова положила. Встала, зашла к ребенку. Она была хорошей мамой. Взяла мальчика на руки.

– Миша-Мишечка-малыш, отчего же ты не спишь… баю-бай, баю-бай, маму к дяде отпускай…

Миша завизжал прямо у мамы в руках – мама, тут чудовище!!! Но затем поверил родному теплу, родному биению сердца, пригрелся и снова вроде затих. Они бы без труда справились с чудовищем вместе.

Мама положила его. Вышла и села у стола к зеркалу.

Через три минуты мальчик снова закричал.

Мама деловито и очень тщательно сняла испорченный макияж, нанесла новый. По всем правилам сделала контуры и растушевки. Проверила, подготовлено ли питание для Миши, его детская водичка в нарядных бутылочках; распечатка для няни – врач, телефоны, все указания на вечер до 23:00 и дополнительные – до 24:00. Миша кричал. Мама нанесла последний слой лака на прическу, отправилась в ванную комнату надевать платье… и с облегчением убедилась, что малыш успокоился и затих.

В узком «футляре» мама была сногсшибательной. Макияж, прическа, сумочка, резюме, да и мозги на месте. Да, сегодня – победить, во имя отличного будущего – своего и Мишки.

В дверь позвонили.

Интеллигентная женщина за пятьдесят, с безупречным русским, изучила расписание, просмотрела бутылочки с питанием. Выслушала, что малыш долго плакал, теперь спит, и пусть спит – можно даже не гулять. Согласилась, что это будет разумно.

Мама направилась к входной двери, оживив свою сексуальную безупречность каплей духов, а няня пошла к мальчику. И уже в дверях мама услышала:

– Мамаша! Мамаша, вернитесь, пожалуйста! Ой, скорее, скорее!

Миша лежал в кроватке личиком в рыхлую подушку. Его крошечная ручка сжимала прут кроватки…

… А где-то совсем недалеко в полной темноте сидела девочка…

У нее под мышкой стоял градусник, и температура все поднималась и поднималась – девочку колотило от жара… и от ужаса. Девочка всеми силами дышала за малыша, пыталась дышать, сбивалась на плач и снова делала вздох крошечными легкими, и прикасалась к маленькому сердечку единственной светлой ниточкой Силы…

На подстанции свистнула машина реанимации – счет на секунды.

Я очнулась. Моя остановка.

Так вот ты как, крылатая тварь…

Торопиться. Надо торопиться. У меня нет времени. Я должна это прекратить. Ах, что же делать, что делать – яснознание не подразумевает вмешательства!.. Я просто не представляю, кто, где, куда бежать, куда Касиз полетел восстанавливать силы, кто помогает ребенку выжить…

Но дома меня поджидал сюрприз.

…этаж был затянут белесым дымом. В дыму сверкали искры, и стоял такой грохот, как будто в моей квартире разместили как минимум филиал ада. Собственно, этот всепроникающий вой я расслышала еще на первом этаже, но даже представить не могла, что он исходит отсюда!

Перешагнув через кабели и инструменты, я увидела, что моя дверь, выпиленная с корнем и со всеми защитными контурами, нанесенными на косяк и бетон вокруг оного, вынесена из проема и стоит чуть в стороне. А на ее место двое очень благопристойных рабочих в аккуратнейших, хотя и запыленных комбинезонах ставят бежево-никелированное чудовище с круглой ручкой посередине изнутри – как на подводных лодках.