Мэнли Уэллман - Шерлок Холмс против Марса

Не успел Уинтер оказаться в руках правосудия, как к Холмсу обратился за помощью Скотланд-Ярд и мой друг с головой ушел в расследование дерзкого похищения королевских драгоценностей из Тауэра.

В те дни и месяцы я редко виделся с Холмсом. Лишения и ужасы, выпавшие на долю жителей Лондона, привели к вспышке заболеваний. Врачей постоянно недоставало, и я вернулся к практике, которую было забросил; немало дней и ночей я провел в комнатах страждущих и в больничных палатах. Мне пришлось покинуть старую квартиру на Бейкер-стрит и переехать на Куин-Анн-стрит, где я обустроил амбулаторию и смотровую. Невозможно перечислить всех, кого я лечил, но одно спасенное человеческое существо стало для меня высшей наградой за все мои труды.

Лет двенадцать назад, когда мы с Холмсом расследовали одно странное дело, ее звали Вайолет Хантер. Как и моя незабвенная первая жена, мисс Хантер была гувернанткой, а после завершения расследования, отчет о котором можно найти в моем рассказе под названием «Медные буки», стала директором частной школы для девочек в Уолсоле. Ей было тогда немногим более двадцати; сама почти девочка, она с успехом выполняла свои обязанности в течение пяти лет. Затем она вышла замуж за морского офицера, бравого первого помощника на «Гремящем»; он погиб вместе со всем экипажем миноносца, уничтожив двух марсиан в устье Блэкуотера.

Бедной вдове пришлось бежать из своего дома в Кенсингтоне. Она чудом спаслась от боевых машин и нашла убежище в разрушенном доме на окраине Лондона; там, много дней скрываясь от захватчиков, она подхватила тяжелую лихорадку. Я долго лечил ее, помог ей встать на ноги и с радостью убедился, что она не забыла те небольшие услуги, которые я был счастлив оказать ей много лет назад. Выздоровев, она вновь обрела ту живую привлекательность, что я так хорошо помнил. Она была в самом расцвете лет; каштановые волосы обрамляли нежное, доброе лицо, усыпанное веснушками, как яичко ржанки.

Мое искреннее восхищение, как ни удивительно, нашло отклик в сердце прелестной вдовы. В сентябре — приблизительно в то время, когда сам Холмс был ранен, расследуя дело, описанное мною в рассказе «Знатный клиент» — она согласилась стать моей женой.

Как-то в октябре я был у нее дома в Кенсингтоне; за ранним чаем выяснилось, что на обед к ней приглашены школьные приятельницы, и поэтому в пять часов я распрощался и ушел. Поскольку Энмор-парк находился неподалеку, я решил навестить Челленджера.

Дверь отворил Остин; крошечная миссис Челленджер выбежала мне навстречу и провела к кабинету профессора. Миссис Челленджер постучалась. Ответом был гулкий голос, и я вошел в кабинет. Громадная бородатая голова и мощные плечи Челленджера возвышались над столом, заваленным, как обычно, книгами, бумагами и инструментами для научных исследований.

— Дорогой мой доктор, вы пришли исключительно вовремя, — вскричал он. — Я занят исследованием — замечательным в своем роде исследованием, которое, я уверен, добавит немало славы к моей блестящей репутации.

Я приблизился к столу. Челленджер сунул мне под нос листок бумаги. Я попытался разобрать его размашистые каракули.

— Похоже на сложное математическое уравнение, — сказал я.

— Здесь исправлены некоторые наиболее явные ошибки, допущенные Мориарти в его работе «Динамика астероидов», — пояснил Челленджер. — Сколько раз я сожалел о том, что Холмсу пришлось уничтожить этого человека! Что за выдающийся ум, что за чудесный путешественник по абстракциям космоса! Если бы меня попросили назвать ученого, способного уточнить и развить его исследования, мне на ум пришло бы только одно имя — впрочем, неприлично

упоминать о собственных дарованиях и достижениях. Что же касается этих поправок к уравнениям Мориарти, я должен с благодарностью признать выдающуюся роль наших недавних знакомцев.

— Недавних знакомцев?

— Захватчиков, Уотсон, вернее — их сотоварищей. Тех, что остались на Марсе и, соответственно, не умерли от наших болезней. Я поддерживаю связь с некоторыми из них.

Я давно уже привык к поразительным научным прозрениям Челленджера, но это новое начинание профессора показалось мне совершенно невероятным.

— Как? — ошеломленно проговорил я. — И это их уравнение? Но я вижу здесь арабские цифры, такие же, какими пользуемся и мы.

— О, они быстро научились их использовать. Я начал с кучек монет, показал простые уравнения: два плюс два равняется четырем, четыре минус один — три и так далее. Холмс несколько раз присутствовал при таких опытах; не занимайся он своими уголовными расследованиями, быть может, оказался бы полезен. Пойдемте, доктор, — он грузно выбрался из кресла. — Могу показать вам прямо сейчас, как я обмениваюсь с ними мыслями.

Он отворил дверь в дальнем конце кабинета. Мы оказались в небольшой темной комнате. Окна были завешены плотными шторами. В углу стоял маленький письменный стол, откуда исходило знакомое голубоватое сияние. Когда мы вошли, молодой человек, сидевший за столом, вскочил и вопросительно поглядел на нас.

— Доктор Уотсон, это мой ассистент, мистер Морган, — представил его Челленджер. — Как вижу, наше хрустальное яйцо вы уже узнали.

Кристалл лежал на смятом отрезе черного бархата. Я кивнул.

— Я думал, вы передали кристалл для изучения королевскому астроному, — сказал я, склоняясь над столом.

— О, этот джентльмен мало чем отличается от покойного Стэнта, — сказал Челленджер. — Мы с Холмсом отдали ему кристалл, который я нашел в боевой машине. Наш первый кристалл — другое дело: он может передавать образы через космос, с одной планеты на другую. Лучше ему находиться у меня, нежели в руках тупоголовых академиков. Морган, видели что-нибудь новое или интересное?

— Едва ли, профессор, — ответил тот, не сводя с меня черных глаз. — Они снова показывают нам пейзажи.

— Пейзажи Венеры, — сказал Челленджер.

— Не Марса?

— Устройство, с помощью которого они передают нам образы, вместе с владельцами миновало Землю и очутилось на Венере, расположенной ближе к Солнцу. Разве вы не читали в газетах, что астрономы сообщили о признаках высадки захватчиков на Венере? Очевидно, нет. Садитесь, доктор, и взгляните сами.

Я занял место Моргана. Видение в кристалле было отчетливым, без давешней сияющей дымки. Предо мной предстала безрадостная, серая, лишенная красок равнина; я не заметил на ней ни малейшего следа растительности. Воздух застилали рваные облака пара, сквозь них просвечивало скопление причудливых скал. Поближе находились три высокие остроконечные скалы, которые напоминали оплывшие леденцы. Равнину окружало нагромождение крутых, изъеденных ветрами утесов, уходивших к туманному горизонту.