Сергей Снегов - Прыжок над бездной (сборник)

— Нет, открытий не было, но выяснено много интересных закономерностей. Мы познакомим тебя с ними, когда ты окрепнешь. Этого уже не так долго ждать.

Лицо Андрея снова выразило неудовольствие. Он по-прежнему не хотел быстрого возвращения здоровья. Из его то ослабевающего, то возвращающегося к внятности шепота Араки и Рой уловили, что Андрей просит лекарства, не подавляющего, а усиливающего бред. Он все снова повторял, что такой редкостный случай терять нельзя: видения его порождены мощными силами, в природу которых надо обязательно проникнуть. Его личная неудача может явиться счастливым событием. Он требовал, чтобы ему ввели стимулятор безумия, усиливающий болезнь, — без угрозы конечному выздоровлению, погибать он отнюдь не хочет.

— Ни о каких специальных стимуляторах безумия и речи быть не может! — категорически объявил Араки. — Любой препарат такого рода станет для вас смертельным ядом. Повторяю, не беспокойтесь, вы с самой первой минуты явились для нас не только объектом лечения, но и объектом изучения.

Андрей снова повернул лицо к Рою и горестно прошептал:

— Рой, та цивилизация… Неужто погибла?

— Новых передач нет, старые повторно изучаются.

Андрей снова впал в беспамятство. Араки, поднявшись, попросил Роя идти с ним. Рой молча прошагал несколько помещений, примыкавших к палате, где лежал Андрей. Приборы, записывающие работу мозга больного, были размещены в кабинете Араки. Добрую треть стены занимал экран, изображавший расшифрованные картинки недавнего бреда Андрея. Рой, бросив рассеянный взгляд на пульсирующие фигурки и линии, подошел ко второму экрану, вмонтированному в стену несколько поодаль.

Он долго стоял перед этим небольшим, два метра на полтора, полупрозрачным, полутемным листом в рамке из светлого пластика. Посредине экрана струилась широкая серебристо-золотая река. Она бежала справа налево, то вспыхивала яркими точками, то приглушалась, края ее изгибались, из общего потока выдвигались заливчики, вызмеивались тонкие параллельные ручейки, снова возвращались в главное русло. Река неслась как бы в постоянно меняющейся бахроме и кружевах. Удивительный поток: его открыли три столетия назад, но долго не могли выразить формулами и кривыми; он оставался логической категорией, общественным понятием, несомненным, но неизученным, скорее психическим, чем физическим полем, его так и называли: общественное пси-поле. Не прошло и двух десятилетий с того дня, как Альберт Боячек продемонстрировал найденные им математические формулы для пси-поля, и стало возможным моделировать творческий уровень общества. Духовный потенциал человечества, прежде нечто неосязаемое, превратился в предмет точного измерения. Картина на экране в кабинете Араки была копией непрерывно фиксируемого в Управлении государственных машин потенциала пси-поля — Араки разрешили продублировать его у себя для исследований психики Андрея.

И сейчас Роя привлек к себе неподвижный пейзаж духовных возможностей человечества. Он на экране мало менялся, лишь в масштабе десятилетий обнаруживались изменения; прежде довольно частые, скачки гениальных открытий становились все реже, подъем творческого потенциала все больше определялся суммарным старанием всего человечества, а не вдохновенными порывами особо одаренных одиночек. «Все общество у нас теперь одаренное», — недавно резюмировал Боячек свои многолетние исследования. Рой так часто, и до болезни Генриха и особенно во время ее, всматривался в такую же развертку на экране, что для него в ней уже не было чего-либо неизвестного или удивительного. И смотрел он не на широкий серебристо-золотой поток, всеми своими бесчисленными сияющими точками перемещающийся на экране слева направо, а на тоненькую, как нитка, линию, змеившуюся у рамы, — на языке медиков она называлась графиком психофактора Андрея. И хоть Рой хорошо знал, что тонкая струйка, протянувшаяся ниже широкой реки, не выдаст так просто своих тайн, он все не мог оторвать от экрана глаза. Так всегда бывало, когда он приходил в этот кабинет: часами стоял перед экраном пси-поля, всматривался, вдумывался.

Араки сказал, пожимая плечами:

— Не могу понять, что вас так тревожит в пси-факторе Андрея Корытина!

— Я уже объяснял вам, Кон, — сдержанно ответил Рой, присаживаясь к столу Араки.

— Да, объясняли: больное пси-поле Андрея может воздействовать на духовный потенциал всего общества. Я думал над вашим объяснением. Общественное пси-поле складывается из двенадцати миллиардов индивидуальных пси-факторов…

— Здоровых пси-факторов, Кон!

— Также и десятков тысяч больных, Рой. Или вы думаете, что Андрей единственный, кто находится на излечении? Травмы, старческие недомогания, хоть и редкие, но еще не изжитые полностью случаи атавизма и дегенерации — все они тоже там! — Араки показал на экран. — Не они, однако, определяют могучий уровень наших духовных возможностей.

Рой недоверчиво усмехнулся:

— Звучит убедительно. Но не для моего уха. Да, конечно, пси-фактор Андрея — капля, влитая в озеро. Но если это капля яда? — Араки хотел возразить, Рой не дал. — Вы физиолог, Кон, ваша научная, ваша человеческая задача — искать причины заболевания и ликвидировать их. А меня тревожит не причина, а назначение заболевания, та цель, ради которой, возможно, болезнь вызвана.

— И это вы уже говорили: не скрывают ли гибель Спенсера, самоубийство Гаррисона, несчастье с Андреем Корытиным сознательное зло, передающееся через них всему человечеству? — заметил Араки. — Подготовленный мной эксперимент, возможно, даст какой-то ответ на этот ваш вопрос. И все же, мне кажется, мы могли бы поспорить…

Рой не хотел спорить. Спор ничего не даст, нужны опыты, а не слова. Никем не доказано, что поражения индивидуальной психики могут повредить духовному потенциалу общества, но ведь не доказано и обратное: что общественное пси-поле застраховано от таких ударов. Духовный уровень общества отнюдь не арифметически связан с индивидуальными уровнями людей. Разве не отвечает пси-поле общества всплеском вверх на появление Аристотелей, Ньютонов, Эйнштейнов, Шекспиров, Нгоро, Толстых? Или не бывало в истории примеров того, как массами людей овладевает что-то вроде безумия? Разве не безумными кажутся нам теперь религиозные войны, разве не актом социального безумия были кровавые преступления фашизма? И неужели не болезненным психозом отдают теории сверхлюдей, высшей расы, того, что избранным, в отличие от массы, все позволено, что они — вне морали? Он ставит вопрос: можно ли, воздействуя на психику отдельного человека, нанести болезненный удар пси-полю общества? Если такая возможность осуществима, то реальна возможность гигантского злотворения. Тайный враг, коварно поразив мозг попавшего в его тенета простака, способен будет привести к безумию все общество, овладеть им, превратить великое содружество гордых, свободолюбивых индивидуумов в серую массу покорных рабов!