Владимир Михановский - Самое таинственное убийство(Терра)

— Я понял это, Дани. Как вы выражаетесь — раскусил. Хотя, должен признаться, раньше вы мне казались немного другой.

Они разговаривали, стоя посреди комнаты. Официальная часть беседы — допрос — закончилась, и Даниель, похоже, напрочь забыла, что разговаривает со следователем, и с нее подозрения, связанные с убийством Завары, отнюдь не сняты. Похоже, легкий хмель закружил ее хорошенькую головку.

— Знаете, Сванте, вы слишком робкий. Такая черта не украшает мужчину, тем более — полицейского.

— Робкий? — Сванте почувствовал себя задетым.

— К вашему сведению, я во время учебного поиска в жерло вулкана спускался.

— Погасшего?

— Действующего.

— Не знаю, не знаю. Я имею в виду вулкан другого рода.

— Какой же?

— Если не догадались — и объяснять нечего. Надеюсь, со временем поймете.

Он чувствовал, что в течение допроса в чем-то допустил промашку, но в чем именно — понять не мог.

После ухода Даниель сыщик долго размышлял о нелогичности человеческих поступков. Проанализировав разговор, который только что состоялся, пришел к выводу: и у жены, и у любовницы Завары были мотивы для убийства физика.

Филимен тщательно вымыл стаканы в раковине, составил их в стенной шкаф. Стойкий запах тибетского чая никак не желал выветриваться. Он подумал, что отныне этот запах навсегда для него будет ассоциироваться с красавицей Даниель Радомилич.

Спустились ранние сумерки, и Филимен включил настольную лампу.

Знакомые говорили, что Мартина унаследовала внешность от отца. Уже из этого ясно, что красивой ее вряд ли можно было назвать. И хотя ни в какое сравнение, скажем, с Даниель, она не шла, было что-то в лице молодой женщины хоть и неброское, но запоминающееся. Может, вдумчивый, внимательный взгляд, как бы устремленный в себя.

Нынче она проснулась на рассвете и, приподнявшись на локте, долго смотрела на спящего Эребро.

Близко за окном висели неподвижные небеса цвета снятого молока. Звезды успели погаснуть, солнце еще не взошло. И сегодня оно, наверно, не покажется, как и вчера, и позавчера. Отрезок горизонта, уместившийся в окне, был загроможден тяжелыми осенними облаками. Вдали скорее угадывались, чем были видны контуры никогда не засыпающего мегаполиса.

Мартина вглядывалась в холодное окно, как бы впаянное в бесстрастное небо. Она много раз бывала в мегаполисе, особенно в последнее время, когда ездила в кафе, в котором удалось устроиться на работу Эребро.

«Вот он, мой будатор», — говорил он ей, показывая на кофейный агрегат, сделанный хозяином кафе по особому заказу.

Никелевое чрево машины нагло сияло, делая их лица смешными и сплющенными.

Даже не видя, Мартина знала: вон там расположена ажурная, кажущаяся невесомой башня космосвязи. Находясь даже на верхнем уровне, вершину ее увидишь только в ясную погоду, когда в небе нет облаков. А справа от нее — дом-подсолнух, второй в мире. Говорят, автором проекта является их постоянный гость Рабидель, но Мартина так и не удосужилась спросить его об этом. Сейчас верхний диск — марсианин называл его шляпкой — наверно, уже наклонился к невидимому солнцу, вернее, к тому месту, где светило должно выплыть из-за горизонта.

А дальше — дома, море домов. Разных размеров, разного материала, разных столетий… И на окраине — шесть пилонов космопорта сверхдальнего сообщения.

Лицо спящего Эребро казалось совсем мальчишеским. Грудь вздымалась медленно, спокойно. Из приоткрытого рта свесилась тонкая ниточка слюны, как у ребенка.

Бросив взгляд на часы, Мартина вздохнула, отодвинула плед, осторожно тронула Эребро за плечо. Жаль будить — он заснул поздно, но ничего не поделаешь.

— Который час?

— Поднимайся. Ты же знаешь, она может войти в любую минуту.

Эребро наскоро привел себя в порядок.

— Еще несколько минут у нас есть, — сказал он.

Они стояли у окна, наблюдая бледный рассвет.

Солнце, едва блеснув, тут же укуталось в облака, превратившись в слабо светящееся пятно.

— Не хочу расставаться, — шепнул Эребро, обнимая Мартину за плечи. — Как ты думаешь, почему твой отец все-таки меня пригласил?

— Хватит об этом.

— Тут кроется загадка.

— Теперь у него не спросишь.

— Может, он узнал, что я был фертачником, и рассердился, что я скрыл это?

— Ты год как завязал.

— И потом, фертачил я не на Земле, а на Марсе. Был отбросом общества, как назвал фертачников Рабидель. Жили мы замкнутым мирком, вроде как в чужой галактике.

— Отец мог догадаться, что ты фертачил.

— Мог. Завара был дьявольски проницателен.

— Когда я слышу об отце — «был», мне хочется выть от горя и тоски. Несмотря на все, что он натворил в последние дни…

— Успокойся, Марти. Тебе вредно волноваться.

— Побудь еще минутку.

— Один Господь знает, сколько нам еще торчать здесь. Боюсь, я уже потерял свое жалкое место. Хозяин ждать не станет. Наймет другого безработного технаря — и баста.

— Вот выйдем отсюда…

— Знаю, знаю, что ты скажешь, — подхватил Эребро. — Обратишься к коллегам по Ядерному, они к тебе неплохо относятся, да и фирмам требуются физики… Пойми, после всего, что произошло со мной, я чувствую себя опустошенным. Для чего жить? Если бы не ты… Иногда кажется, пуля не в Завару угодила, а в меня.

— Ты счастливец.

— Да уж!.. — горько усмехнулся Эребро.

— Ну, давай посчитаем. Один шанс из тысячи, чтобы фертачник вырвался из омута. И этот шанс достался тебе. Далее, мы нашли друг друга, и нас ничто не разлучит, кроме смерти.

И потом, у нас есть…

— Знаю, — перебил он и крепче сжал ее руку. Потом посмотрел на часы и заторопился.

— Давай после завтрака встретимся, — предложила Мартина. — Если Филимен кого-нибудь из нас не вызовет.

— Только не на кортах. Ты же знаешь, кто там бывает. У нее змеиный взгляд.

— Не говори так о моей матери.

— При всем желании не могу питать к ней нежные чувства. Мало того, что она не разрешила быть вместе, так даже замок с твоей двери велела снять белковому.

— Вчера сыщик снова бывшую отцовскую пассию допрашивал.

— Ты же знаешь, я с ней не общаюсь. Но держалась она после беседы неплохо.

— Нос перед всеми задирает. Такая штучка убьет человека и не поморщится.

— Даниель — темная лошадка.

Эребро выскользнул в дверь, и вовремя: через несколько минут в комнату вошла озабоченная Сильвина.

— Ты уже поднялась? Ранняя пташка, — она пытливо обшарила комнату глазами, начав с тщательно застеленной постели.

— Могла бы и постучать.

— Прости, дочь. Голова кругом идет, — Сильвина, не дожидаясь приглашения, опустилась на стул, поставив рядом на пол сетку с теннисными принадлежностями. — Стараюсь отвлечься.

— Мы все тут сойдем с ума.