Надежда Попова - Утверждение правды

Наследник поджал губы, однако возражать не стал, лишь вздохнув:

— Просто вы человек, Хельмут. Со слабостями и достоинствами человека. И стыдиться этого достоинства глупо.

— Достоинство? — переспросил тот. — Я предал то, чему должен был и давал клятву служить. Я опозорил себя, соратников, Знак и Конгрегацию. Я убил безвинного человека и едва не пустил прахом будущее Империи. О каком достоинстве вы говорите?

— О способности это понять, — просто пояснил Фридрих.

— Все это теперь неважно. Я сделал это, чтобы сохранить семью. Я боялся, что, если попытаюсь нарушить их условия, я ее потеряю. А в результате потерял всё. Вот что я понимаю. А теперь я не могу ничего изменить, не могу ничем помочь. Я больше ничего не могу вам сказать. Я больше ничего не знаю.

Йегер умолк, все так же глядя в сторону и по-прежнему сидя не шелохнувшись; минута прошла в тишине, и было слышно, что фон Редер стоит у самого порога, прижавшись к двери в надежде расслышать то, что говорится за нею…

— Мне жаль, что все сложилось так, — произнес наконец наследник, и зондер болезненно поморщился, не ответив.

— Последний вопрос, — произнес Курт и, помедлив, уточнил: — Моя смерть была не нужна этим людям или просто необязательна?

— Не нужна, — подтвердил зондер через силу. — Вас я задеть был не должен ни при каких обстоятельствах.

— Тебе так было сказано? «Ни при каких обстоятельствах»?

— Да… Видимо, именно на вас и должны были после спустить всех собак. Разом решить две проблемы: устранить наследника трона и обесславить знаменитейшего следователя…

— Видимо, да, — согласился Курт и кивнул, поднявшись: — Идемте, Фридрих.

Наследник, помедлив, поднялся и зашагал к двери вслед за ним, обернувшись на пороге на неподвижную фигуру бывшего бойца зондергруппы.

— Итак, ни выяснить что бы то ни было, ни найти кого бы то ни было мы не можем, — констатировал фон Редер, едва дверь закрылась за их спинами. — Он ничего и ни о ком не знает… Или молчит?

— Он не знает.

— А что это за чушь, что вас почему-то нельзя было тронуть? Вы переспросили об этом у него, то есть вы что-то подозреваете. Или кого-то. У вас есть версии?

— Есть, — кивнул Курт, глядя мимо барона на его подопечного. — Фридрих, — окликнул он, и наследник молча повернул голову, глядя вопросительно. — Вы отлично справились.

— Вы потому и взяли с собою меня, майстер Гессе? — уточнил тот негромко. — Видели, что ему не по себе, и надеялись, что мое присутствие, разговор именно со мною вынудит его говорить?

— Станете меня за это порицать?

— Нет, — медленно качнул головой Фридрих. — Но себя чувствую… даже не знаю как. Мне ведь действительно жаль, что так сложилось, что погибла его семья (а они убиты, я в этом уверен), что Конгрегация потеряла его, а он — себя. Но ведь при этом я говорил ему исключительно то, что надо было сказать, чтобы он разговорился.

— Порой и так приходится, — отозвался Курт наставительно. — Но в данном случае укорить себя в двуличии вы не можете. Вы не произнесли ни слова неправды.

— Но, как вы только что сказали, когда-то придется?

— Может быть, — согласился Курт. — Вполне возможно, что когда-нибудь придется лгать, притворяться и скрытничать. Увы, ваше будущее имеет мало общего с легендами, сказаниями и песнями о рыцарях.

— Если бы я уже этого не понимал, майстер Гессе, вы мне сейчас этого и не говорили б, — невесело усмехнулся Фридрих, снова бросив мельком взгляд на запертую дверь. — Вы бы не стали давать наставления тому, кого полагали бы безнадежным… Не сомневайтесь. Когда придет время, я стану и лгать, и притворствовать. Еще будете мною гордиться.

Сентябрь 1397 года, Богемия

Эрвин фон Вангенхайм и Матиас фон Нейдгардт вербовались лично Сфорцей. Когда, где и как кардиналу удалось заполучить тогда еще юных рыцарственных отпрысков, осталось неизвестным — принцевы приятели сию тайну не открыли, не зная, наделена ли госпожа фон Рихтхофен полномочиями этим интересоваться, а сама она не спрашивала, не ведая, имеют ли господа агенты полномочия об этом рассказывать. Из случившейся столь для них неожиданно беседы (а также из сопоставления прошлых наблюдений) Адельхайда сумела узнать лишь, в чем заключался талант юных агентов и их обязанности. Талантом же обоих являлось то, чему ей самой приходилось некогда учиться, прилагая к тому немало сил, а именно — общаться со всеми подряд и провоцировать собеседников высказываться на любые нужные темы. Бесшабашные юнцы, не вызывающие прежде ни у кого подозрений, были благодарными слушателями, а их ветреность и видимая несерьезность позволяли допустить, что они плохо слышат и мало разумеют все, им сказанное, что издревле склоняло человека к откровенности порою более, нежели сочувствующий и все понимающий собеседник.

Обязанностью же их было — проводить время с наследником. Притом если первая сторона их общения была у всех на виду, то вторая видима была лишь самому Фридриху. Те же самые беззаботные недавние отроки, с виду не ведающие понятия «добродетель», на поверку оказывались живым доказательством того, что проповедуемые конгрегатами достоинства доброго католика не означают всенепременно монашеского самоотречения либо же показного фарисейского благочестия, свойственного многим.

О том, что воспитанием Фридриха занимается кто-то помимо его отца и капеллана от Конгрегации, о коем всем было ведомо, Адельхайда догадывалась, но кем бы могли быть тайные «агенты влияния» на душу будущего Императора — этого она не знала, не предполагала; и не осведомлялась об этом, справедливо считая, что нужную ей информацию сообщат в нужное время. Однако же на всякий непредвиденный случай имелась та самая ключевая фраза — ничего не значащая, окажись ее собеседником не собрат по служению, но раскрывающая ее status , если сказана она будет тому, кому полагается знать тайное значение этих слов.

Как сегодня.

И сегодня же почти случился их первый провал, когда Эрвин и Матиас попытались совершить то, чему обучены не были и таланта к чему не имели: кроме сбора информации, сделать выводы и — мало того — в соответствии с этими выводами поступить, чем едва не разрушили многолетнюю работу сослуживицы. Однако прямые свои обязанности эти двое исполнили отменно, и выяснить за время общения с прибывшими следователями, придворным рыцарством, их сыновьями и прислугой им удалось немало.

После появления послания, подписанного Фемой, в той же толпе была отловлена старуха, оперативно раздающая указания, каким образом полагается оберегаться от сил, каковой является Дикая Охота, в соответствии с заветами древних предков и их традициями. Рот старушке был заткнут на словах о «веприной крови» и призывах молиться «матушке Фрейе», внимающие ей — разогнаны, сама старуха препровождена… Точнее, препроводить старуху не успели никуда: сделав неполных три шага, носительница германских традиций испустила дух прямо на руках конгрегатских стражей.