Надежда Попова - Утверждение правды

— Вы в тот день и переменили отношение ко всему, что было с вами, майстер Гессе? — тихо уточнил наследник, и Курт медленно качнул головой:

— Не вполне… Пожалуй, я расскажу вам еще кое-что, Фридрих. Знаете, как укрощают строптивых лошадей крестьяне в деревнях? На животину нагружают предельно тяжкую ношу и гоняют лошадь до исхода сил. И вот, когда конь готов уже упасть замертво, подходит хозяин, снимает с нее груз, гладит, дает воды… Всё. С этого мига животное покорено. Оно уже не помнит, кто истязал его, по чьей воле всего минуту назад оно едва не умирало, — помнит только того, кто освободил его от бремени и облегчил страдания. Когда заходит речь о человеке, можно с убежденностью говорить: с девятью из десяти вполне возможно повторить тот же трюк. Порой, правда, все ж приходится разделять истязателя и благодетеля, но не всегда даже надо силиться сделать это разделение очевидным. Особенно когда речь идет о ребенке… Спросите, для чего я рассказал вам все это?

— У меня есть одно допущение, — не сразу отозвался Фридрих. — Однако не убежден, что оно верное.

— Так говорите. Сейчас, если вы ошибетесь, ваша ошибка ничего не будет вам стоить и ни на чем не скажется. В будущем так будет нечасто.

— Вы хотели сказать, — нерешительно произнес наследник, — что идея, прежде чем начать собственную жизнь, прежде чем стать поводырем сама, поначалу существует неразрывно с чьей-либо личностью, с какой-то персоной, которая и придает этой идее видимость важности. Когда-то для вас так было с вашим наставником. Сперва он привлек вас к себе, заинтересовал собою, и уж после вас стала интересовать идея, носителем которой является человек, пробудивший ваши симпатии.

— Когда-то так было и со мной, — негромко проговорил Бруно. — Когда-то к тому, что само по себе вызывало у меня омерзение, меня повернул тоже человек. Вот этот человек. Когда-то, в один какой-то миг, я подумал, что идея, ради которой даже такая неприятная личность готова отдать жизнь, чего-то да стоит… Разумеется, потом я видел многих людей, готовых жертвовать жизнью за идеалы гнусные и омерзительные, но тогда мне посчастливилось, и я вступил на правильную тропу.

— И применительно ко мне… — уже чуть уверенней уточнил наследник, — учитывая, что вы говорили, майстер Гессе, о том, что сначала в идею единства должен поверить я сам… Вы хотите сказать, что носителем ее должен быть я, она должна быть неотъемлемой частью меня самого, и тогда я смогу вести за собою других?

— Вы достойны титула, который носите, Фридрих, — так же негромко ответил Курт. — И вы все понимаете верно.

— И вы отчего-то говорите все это мне, а не моему отцу, — уже тверже произнес наследник, прямо взглянув собеседнику в глаза. — Вы говорите как о поводыре обо мне, а не о нем. Хотя я никто, и мое будущее еще не известно никому, а трон, Германия… Империя — в руках моего отца.

— Так ли это? — по-прежнему тихо ответил Курт, не отведя взгляда. — Его Величество не дает государству развалиться, удерживает его изо всех своих сил, строит его, да. Но пока лишь строит, и может ли он сказать, что держит Империю в руках? На это нужно время, Фридрих. Много времени. Раствор, которым скреплены разрозненные части страны, собранные вместе вашими отцом и дедом, должен застыть, части должны скрепиться. До тех пор брать их в руки нельзя, иначе все просто рассыплется. И когда время пройдет, когда наступит пора — тогда и придет ваш черед. И вы должны быть к этому готовы. Готовы дать вашему народу ту самую Идею. Подумайте теперь, после всего, что услышали и сказали: почему так легко всколыхнулось недовольство, почему так скоро расползается зараза этих бунтов, восстаний, мятежей? Некто дал им, погрязшим в серости, в однообразных буднях, в обывательщине, Идею. Он успел, увы, прежде нас с вами. Теперь задача будет много сложнее.

— Им дали идею разрушения, — невесело отозвался наследник. — Такие вещи почему-то принимаются куда проще…

— Потому что человек грешен, — негромко сказал Бруно и пояснил, встретив вопросительный взгляд: — Такова наша природа. Когда-то человек разрушил свой рай, потом Каин разрушил жизнь, и во всю историю человек только и делал, что разрушал. Порой появлялся кто-то, кто приносил идею созидания, но всегда она требовала усилий, работы — над собою и над миром, а потому всегда приживалась с трудом. Разрушать куда проще. И разрушение не требует ответственности.

— «Наша природа»… — повторил Фридрих медленно. — Стало быть, такими нас создали?

— Господь создал нас способными к мысли, — возразил Бруно наставительно. — К творению; как и сказано, по образу и подобию Своему. Любое творение — для нас — это изменение того, что уже существует. Но от нас зависит, как мы будем это делать — руша, чуть-чуть направляя, перестраивая или совершенствуя. Сейчас мы столкнулись с разрушением, и нам… вам предстоит направить в иное русло жажду Идеи, по которой, как видно, изголодались люди, предстоит заставить их понять, что не ломая, а строя, можно изменить в жизни что-то к лучшему.

— И как я должен это сделать? — спросил наследник с тоской и, не дождавшись от Бруно ответа, обернулся к Курту. — Как?

— Когда вы сумеете на этот вопрос ответить, Фридрих, тогда и настанет время браться за это, — отозвался он. — Сейчас же могу лишь вам сказать, что вы должны помнить главное: мы — с вами. У вас есть надежный союзник, помощник, который избавит вас от многого и будет споспешествовать на этой стезе. Но помните и другое: вы один. И всегда будете один.

— Это… несомненно, утешающая новость, — уныло усмехнулся Фридрих. — Весьма обнадеживающая.

— Это просто правда, — пожал плечами Курт. — Взгляните, что происходит вокруг вас уже теперь, а после — подумайте, каково будет впредь. Люди вокруг вас будут умирать — за вас, вместо вас, из-за вас; союзники, подданные, враги. Близкие. Те, кого вы почитали друзьями. Будут предательство, малодушие, леность со стороны тех, на кого вы будете полагаться, а потому полагаться должны быть готовы только на самого себя.

— Майстер Хауэр говорит мне это все время, пока я тут…

— Ну, Альфред не станет два месяца нести ерунду, — хмыкнул Курт, многозначительно присовокупив: — К слову, Фридрих. Поскольку опасность устранена, и в некотором смысле ваше бытие в этом лагере возвратилось в прежнюю колею, будьте готовы и к тому, что завтра поутру Альфред разбудит вас чуть свет и погонит на плац. А то и сегодня. Посему я крайне рекомендовал бы вам, покончив с завтраком, уделить время сну.

— Я не смогу уснуть, — возразил наследник, поморщившись, словно от головной боли, и Курт пожал плечами:

— А вы смогите. А то ведь я могу и накляузничать об этом Альфреду, а он доведет вас до белого каления очередной пространной лекцией на тему «Хозяин ли вы себе самому».