Надежда Попова - Утверждение правды

— Хартман, желаешь, чтобы я сам поднялся с постели и отправился за лекарством?

— Это не лекарство, — буркнул тот, разворачиваясь к двери. — Это дрянное зелье, которое выжимает из вас последние силы.

— Мои силы, — вслед ему бросил отец Бенедикт. — Распоряжаюсь, как хочу.

— А накостыляет он мне, — напоследок выговорил Хартман, скрывшись за дверью, и Курт невесело хмыкнул:

— Рюценбах может.

— Сущность человечья, — вздохнул наставник с тусклой улыбкой. — Даже в оплоте Господних служителей, в самом сердце Конгрегации — и тут поселилась тщета. Если время пришло, ничем этого не изменить; а меня все пытаются удержать, исцелить неисцеляемое, суетятся, выдумывая новые средства. Этот парнишка с особого курса расходует собственные жизненные силы на то, чтобы поддержать мои…

— Два момента, — возразил Курт. — Primo. Из такой вот суеты и попыток бороться с тем, что всегда полагалось неизбежным, выросла современная медицина. И, надеюсь, будет расти дальше. Secundo . Быть может, миновать главной беды нельзя, однако, как вы сами верно заметили, вы все еще ректор этой академии, вы член Совета, и не только мне, я думаю, вы не рассказали и не открыли еще чего-то важного, значимого. Посему и лекарь, и юнец с особых курсов, и этот вот принципиальный помощник эскулапа — все будут удерживать вас здесь столько, сколько смогут.

— Само сострадание, — тихо проговорил Бруно. — От твоей поддержки сразу становится легче. Ощущаешь собственную нужность и незаменимость.

— Если бы я уходил с осознанием того, что заменить меня некем, — снова вздохнул отец Бенедикт, — я уходил бы с неспокойной душой.

— Это в последний раз, — объявил помощник лекаря, входя в покой со стаканом в руке. — Только один, последний раз.

— Спасибо, Хартман, — проникновенно выговорил отец Бенедикт, и тот нахмурился, присев рядом и приподняв его за плечи.

— В последний раз, — повторил он строго, — больше не просите, не дам, а вздумаете и впрямь подняться — позову майстера Рюценбаха. С охраной. Вы его знаете, привяжет к постели и не поморщится.

— Не трусь, — улыбнулся наставник и, допив, вновь улегся на высокую подушку, осторожно переводя дыхание. — Объясняться с Хансом я буду сам.

— Не затягивайте разговор, — попросил Хартман, обратившись уже к посетителям. — Хоть вы имейте совесть.

— Не задержимся дольше необходимого, — пообещал Курт, и тот, кивнув, развернулся и скрылся снова за дверью своей маленькой комнатушки.

— Твои софизмы порою начинают отдавать прямой циничностью, — заметил Бруно, снова усевшись подле одра больного. — А тот, кто плохо тебя знает, как этот несчастный, может ведь в твои слова и поверить.

— Вот поэтому я лучший следователь Конгрегации.

— И самый скромный, как я погляжу.

— Сам пугаюсь, — согласился он сокрушенно. — И рад бы не скрывать своих достоинств — а никак не выходит.

— Ты лучший, — подтвердил отец Бенедикт, не дав помощнику ответить. — Однако не единственный хороший. Сам знаешь. Если, разумеется, ты помнишь содержание… как там ты выразился однажды?.. «этого чтива»?

— Этого занудного чтива, — подсказал Бруно услужливо, и Курт, поджав губы, несильно двинул его локтем в ребра. — Именно этим эпитетом он наградил сведения о деятельности инквизиторов, которые, подобно ему самому, отличились в чем-то стоящем.

— Занудное чтиво, — подтвердил Курт. — Почитай просматривал краткое содержание собственного жизнеописания; с поправками и отличиями, но в целом — одно и то же… Разумеется, я помню, — посерьезнев, кивнул он. — Помню, что было сделано, когда и кем, помню каждое имя — их было не так уж и много. Посему, если с кем-то из них доведется столкнуться в работе, я в какой-то мере уже буду их знать. Ведь ради этого мне и позволяют знакомиться с личными данными других следователей, насколько я понимаю.

— Ради этого, — повторил наставник. — Но есть и еще один вывод, какой ты мог сделать, прочтя их биографии и отчеты и сведения о других расследованиях. Дабы не терять время на игры, спрошу прямо: не заметил ли ты, что самих этих расследований стало уж больно много в последние годы?

— Заметил, — отозвался Курт, мельком переглянувшись с помощником. — И не только я.

— И не только ты, — снова повторил за ним отец Бенедикт. — Припомни еще человека из охотничьего сообщества, с которым ты свел нас три года назад.

— Этого разве забудешь…

— Припомни гипотезу, которую он высказал, относительно всего происходящего в окружающем мире, гипотезу, пришедшую на ум исследователям в среде охотников.

— «Малефики зарвались и слишком часто используют свои силы, возмущая эфир». Помнится, он был убежден, что зимы все чаще именно потому такие ледяные, а летом, бывает, можно хорошо прожариться. И, разумеется, чума, неурожаи, град и все прочее — тоже последствия их безалаберного расходования всемирной энергии.

— Любопытная мысль, — многозначительно сказал наставник. — Вот только одно «но». Привыкли мы во всем винить малефиков.

— И с чего б это, в самом деле.

— Я бы повернул охотничью идею другим концом, Курт, и теперь — будь серьезен: я говорю то, о чем в Совете шли долгие беседы и даже споры. А если допустить такое: не малефики возмущают эфир, смещая сущность вещей, а возмущения в эфире смещают сущность вещей, порождая избыточное количество малефиков?

— Меня, — помедлив, отозвался Курт, — более всего зацепило понятие «избыточного количества», будто бы есть количество достаточное или необходимое… Но во всем прочем — не вижу в этой идее ничего, что не было бы логичным.

— Иными словами, — осторожно уточнил Бруно, — вы хотите сказать, что… Что все это означает? Охотники, если я верно помню их теорию, видели во всем этом близящийся конец мира. Вы что же — согласны с ними, отец?

— Я не знаю, что все это значит, — вздохнул тот. — Не знаю я, не знает никто, и даже Альберт в ответ на этот вопрос лишь способен разразиться долгой и непонятной тирадой потустороннего свойства, из коей ясно лишь, что и он в затруднении.

— Кстати, о малефиках, — вставил Курт с сомнением. — А сам-то отец Альберт…

— Проверен десять раз и перепроверен тысячу, — оборвал его наставник. — И мною, и еще Майнцем, еще когда тебя и в проекте не было. Он член Совета; это о чем-нибудь да говорит.

— О несомненном таланте входить в доверие — уж точно.

— С Альбертом ты еще сведешь более тесное знакомство, мой мальчик, и тогда уж, поверь, никаких сомнений в его лояльности у тебя не останется. Кроме же многочисленных способностей, коими он наделен, есть у него еще и огромные познания, запас сведений, умение делать выводы. Именно благодаря этому мы и оказались хоть немного готовы к тому, что начинает затеваться вокруг.