Надежда Попова - Утверждение правды

— Ваше Высочество, — проговорил барон уже не столько со злостью, сколько просительно; Курт вздохнул:

— Бросьте. Все самое главное уже сказано.

— Тем временем, — продолжил Фридрих, — отец как раз был в Баварии. И так случилось, что эта история достигла его слуха. Дальнейшее подобно событиям какого-нибудь сказания — отец даровал барону и его людям жизнь в обмен на верную службу.

— Любопытно. А что дало Императору повод решить, что барон достоин столь ответственной работы и не предаст своего работодателя при первом удобном случае?

— А та самая его разбойная жизнь, — пояснил Фридрих охотно. — Как узнал отец, Ульбрехт никогда не трогал монахов и женщин, убивал же и вовсе лишь в крайних случаях, чаще всего от безвыходности. Разумеется, это привело к образованию огромного количества живых свидетелей, которые потом давали показания на суде против него, но…

— Ясно, — кивнул Курт и, помедлив, уточнил: — Так, стало быть, господин барон, ваш боец «жил» а не «живет» в ваших владениях потому, что вас их лишили?

— Нет, — через силу отозвался фон Редер, не глядя в его сторону. — Его Величество сохранил за мной мое имение и титул.

— И вернул рыцарское звание?

— Да.

— Что ж, вот теперь мне ясно все. Ну и, поскольку вы баварец, надо думать, у вас есть и некие личные чувства, если можно так выразиться, к вашему подопечному?

— Мне плевать на околопрестольные интриги, — по-прежнему хмуро вымолвил тот. — Фридрих фон Люксембург по линии его матери в отсутствие иных наследников в любом случае является баварским герцогом, и как бы ни повернулось всё, что бы там ни замыслили ваши вышестоящие, что бы ни предприняли курфюрсты — он останется таковым, даже если не займет трона Империи.

— Принимается, — подытожил Курт, мельком обернувшись на дверь. — Хотя подобное верноподданническое рвение штука редкая и сама по себе вызывающая подозрение…

— Я бы попросил… — начал фон Редер, и Курт повысил голос, оборвав:

— Но. Но, — продолжил Гессе, когда тот настороженно умолк, — некоторые явственно видимые мне признаки побуждают меня вам поверить. И даже в некотором роде вашим людям, ибо они, кажется, обладают неким несомненно полезным качеством — лишены желания думать самостоятельно.

— Чего о ваших не скажешь, — желчно отозвался барон. — И вы сами заметили (хотя я и не сомневался в этом ни на мгновение), что конгрегатские вояки будут врать напропалую, причем так, что любой политик им позавидует. Как вы намерены вычислить предателя среди них?

— Как уже и сказал. Буду говорить с каждым. Как только возвратятся наши водоносы, я возьму Альфреда в сопровождающие и…

— Мы возьмем, — поправил фон Редер решительно. — Если вы, майстер инквизитор, отчего-то вдруг решили, что я выпущу вас из виду и уж тем более позволю говорить с вашими собратьями в мое отсутствие, — вы либо наивны, либо слишком самонадеянны.

— Самонадеян, — подтвердил Курт безмятежно, кивнув в сторону наследника: — А как же ваш подопечный? Оставите его без присмотра?

— Мои люди отличаются не только отменными умственными качествами. Они, замечу, еще и хорошие бойцы, а также, как вы сами заметили, достойны доверия. Думаю, я могу их оставить наедине с Его Высочеством на то время, что понадобится нам для допросов.

— А после? — с неподдельным интересом осведомился Курт. — Когда мы опросим всех, кого опросить потребуется, вы вернетесь в эту комнату, а я — в свою, ведь так?

— Ну, так, — настороженно согласился барон, и Курт пожал плечами:

— А если не так? Если, расставшись с вами, я снова отправлюсь к моим сослужителям, дабы поговорить с ними без сторонних глаз?

Фон Редер замер, не сумев скрыть растерянности, и внезапно пробудившаяся энергичная мозговая деятельность отразилась на его лице отчетливо и ясно.

— Вы об этом не подумали, — вздохнул Курт понимающе. — Хотя должны были бы… А я должен предупредить вас, господин барон, что мне, возможно, все-таки придется говорить с кем-либо из наших подозреваемых в ваше отсутствие. Разумеется, я передам вам все, мною услышанное, но здесь проблема заключается в том, что вы ведь в это не поверите, так?

— Разумеется, — совладав с первой оторопью, раздраженно согласился тот, — и не вижу, чему тут удивляться.

— Я и не удивляюсь. Всего лишь выражаю свое сожаление по этому поводу.

— И даже это странно, ибо…

— Позвольте я вам кое-что объясню, — оборвал его Курт, и тот умолк, глядя на него с подозрением. — Точнее, я вам продемонстрирую въяве причину, по каковой мною описанное может иметь место.

— Ну? — весьма неучтиво согласился барон, и он кивнул, обратясь к Фридриху, наблюдавшему за их беседой молча.

— Скажите, — поинтересовался Курт буднично, — вы уже лишились девственности? Хотя — разумеется, даже и спрашивать нечего; в таком-то возрасте, при таком-то титуле — наверняка нет отбою от придворных девиц и прислуги. Или в первый раз вы предпочли покупную любовь, для надежности?.. — уточнил он, получив в ответ лишь ошеломленный взгляд наследника. — И как прошло?

— Да вы отдаете себе отчет… — едва не задыхаясь от бешенства, начал фон Редер, и Курт вскинул руку, призывая к молчанию:

— Не надо. Не надо читать мне проповедей о должном поведении в присутствии почти венценосной особы, господин барон. Сия demonstratio имела лишь одну цель: показать вам, что есть темы, на которые собеседник распространяться не станет; и дело сейчас не в том, что я задал вопрос просто, с ходу и без церемоний. Даже если бы я убил на разогрев допрашиваемого… прошу прощения — собеседника… четверть часа, я и тогда не услышал бы откровений. Просто потому, что подобные вещи на всеобщее обозрение не выносят. То есть не исключено, что лет через пять ваш подопечный уже будет поднимать эту тему по собственной инициативе, без боязни и с гордостью, но пока… В этом главный успех работы дознавателя, господин барон, беседа один на один. Только тогда вероятно достичь того момента, в каковой можно вызвать человека на откровенность.

— Один на один? — криво ухмыльнулся тот. — А палач в ваших «беседах» — просто мебель?

— Поверьте мне, господин барон, найдется лишь один из десяти допрошенных таким образом, кто запомнил не то что черты лица исполнителя, но и хотя бы низок он или долговяз, толст или сухощав. Его просто не видят. Видят меня. И откровенничают со мной.

— Если откровенничают.

— Вам придется принять это как факт, — подытожил Курт уже серьезно. — Я не говорю, что это случится обязательно, и я понимаю ваше недовольство, однако может сложиться ситуация, в которой мне придется, грубо говоря, выставить вас за дверь. Не хотелось бы устраивать споры по этому поводу в присутствии лица, чье молчание мне придется в этом случае пробивать, посему я и предпочел предупредить вас заранее, дабы вы с этой мыслью смирились.