Алексей Хапров - Телепат

Когда я очнулся, первым делом у меня возник вопрос, что со мной произошло, и где я нахожусь? Голова страшно гудела, во рту пересохло, а представшая перед моими глазами белая дверь с небольшим окошечком посередине, из которого пробивался тусклый электрический свет, как-то не особо вязалась с той картиной, которая запечатлелась в моей памяти перед тем, как я потерял сознание: заводской цех и испуганные глаза рабочих, смотревших куда-то поверх меня.

Я пошевелился. Подо мной заскрипело. Я понял, что лежу на пружинной кровати. Я поднял руку и провел ею по лицу. Моя голова была обмотана бинтом. Я покрутил головой и посмотрел по сторонам. Выкрашенные синей масляной краской стены, узкие металлические кровати, неказистые тумбочки, а также своеобразный хлорный запах, присущий в основном медицинским учреждениям, не оставляли сомнений, что я нахожусь в больничной палате. Сзади меня послышалось какое-то движение.

— Что, очнулся, милый? — донесся до меня низкий женский голос с характерной хрипотцой, присущей обычно людям старшего возраста. — Ну и слава богу.

Я скосил глаза и увидел невысокую пожилую женщину лет шестидесяти, в серой шерстяной кофте и черной юбке. Частые и глубокие морщины на ее лице давали достаточно точное представление об ее возрасте — лет пятьдесят пять — шестьдесят. Она сидела на стуле возле соседней кровати и смотрела на меня.

— Пить, — попросил я, почувствовав невыносимую жажду.

— Сейчас, сейчас, касатик, — ласково сказала женщина, налила воду из стоявшего на тумбочке графина в стакан, и поднесла ко мне. Я приподнялся, взял стакан, и стал жадно пить.

— Ну, вот и хорошо, что очнулся, — улыбнулась женщина. — Будет теперь моему деду с кем поговорить.

Выпив воду, я отдал ей стакан, который она снова поставила на тумбочку, вытер губы и оглянулся. Позади меня, на соседней кровати, полулежал худощавый бородатый старик в полосатой больничной пижаме, и с интересом смотрел на меня.

— С возвращением на этот свет, — бодро воскликнул он.

— Здравствуйте, — ответил я.

То, что рассказали мне Мария Петровна и Степан Тимофеевич, — именно так звали моих новых знакомых, — заставило меня содрогнуться. Оказывается, я пролежал без сознания целых два дня, врачи поставили мне диагноз «сильное сотрясение мозга», и вывели неутешительный вердикт: жить будет, но может остаться дурачком. Последняя перспектива меня, конечно, обеспокоила, хотя в данный момент никакого помутнения рассудка я не ощущал.

— Пойду-ка, дежурного врача позову, — сказала Мария Петровна и вышла из палаты.

— Ну, как самочувствие? — поинтересовался Степан Тимофеевич.

— Нормально, — ответил я. — Только голова что-то очень гудит.

— Повезло тебе, — усмехнулся Степан Тимофеевич. — Еще бы чуть-чуть, и с Господом Богом бы общался. Есть хочешь?

После этого вопроса я ощутил, что жутко голоден. И это было неудивительно. Если я пролежал без сознания два дня, и мой желудок все это время оставался без работы, то его бурное недовольство было вполне естественным. Я утвердительно кивнул головой и спросил:

— А когда здесь обед?

— Обед уже прошел, — ответил Степан Тимофеевич. — Теперь только ужин. В семь часов он будет, через сорок минут. Хочешь, пока бутерброд с колбасой дам?

Как ни соблазнителен был для меня этот бутерброд, я отрицательно помотал головой. Неудобно как-то. Все-таки, чужие люди.

— Да чего ты стесняешься? — удивился Степан Тимофеевич. — Подумаешь, какой-то бутерброд! Держи, не стесняйся. Подкрепись.

Степан Тимофеевич поднялся и, прихрамывая, подошел ко мне. Бутерброд выглядел так аппетитно, а мой желудок так сильно возмущался своей пустотой, что я, скрепя сердце, все же взял предложенную мне еду, мысленно поклявшись, что обязательно каким-нибудь образом отблагодарю своего соседа по палате за его доброту. Когда я съел этот бутерброд, у меня появилось такое ощущение, что вкуснее него я ничего в жизни еще не ел. Тем временем дверь палаты открылась, и к нам, вместе с Марией Петровной, зашел усатый молодой человек с кавказскими чертами лица. Судя по белому халату и белой шапочке, это и был дежурный врач.

— О, он уже трапезничает! — весело воскликнул он, глядя на меня.

Я дожевал последний кусок бутерброда и поздоровался.

— Ну, как мы себя чувствуем? — спросил врач, наклонился ко мне, отогнул большими пальцами обеих рук мои веки, и внимательно стал рассматривать мои зрачки.

— Дмитрий Вахтангович как узнал, что Вы пришли в себя, тут же отложил все свои дела и бросился к Вам, — со значением произнесла Мария Петровна.

Я ответил Дмитрию Вахтанговичу, что чувствую себя нормально, но пожаловался на нудный гул в голове.

— Это пройдет, — ответил врач. — День-два, и все будет в норме. Резких болей в голове не ощущаете?

— Нет, — ответил я.

— А в спине?

— Нет.

— А ну-ка, встаньте с кровати и пройдитесь.

Я поднялся и прошелся по палате взад-вперед. Прошелся, правда, несколько неуклюже. Из-за того, что я лежал без сознания два дня, мои ноги затекли, и не очень хорошо меня слушались.

— Прекрасно, — сказал врач. — А теперь встаньте прямо, закройте глаза, вытяните руку вперед и попробуйте дотронуться указательным пальцем до кончика своего носа.

Я закрыл глаза и выполнил просьбу Дмитрия Вахтанговича.

— Все нормально, — сказал он. — Позвоночник у Вас не задет, координация движений хорошая. Садитесь на кровать.

Я присел. Врач взял стул и сел напротив меня.

— Сейчас я буду задавать Вам вопросы, а Вы будете мне на них отвечать. Итак, как Вас зовут?

— Воробьев Илья Сергеевич, — ответил я.

— Сколько Вам лет?

— Тридцать семь.

— Где Вы живете?

Я назвал свой домашний адрес. После этого Дмитрий Вахтангович спросил, где и кем я работаю, как зовут моих сослуживцев, мой домашний телефон, в какой я учился школе, какой окончил институт, помню ли я события того дня, когда со мной произошло несчастье. На все его вопросы я дал точные ответы. Врач облегченно вздохнул.

— Ну, слава богу. С памятью у Вас тоже все в порядке.

После этого Дмитрий Вахтангович стал ощупывать мою забинтованную голову.

— Здесь больно?

— Нет.

— А здесь?

— Нет.

— А вот здесь?

— Больновато, — признался я, отшатнувшись, ибо последнее прикосновение руки Дмитрия Вахтанговича в область темени действительно причинило мне некоторую боль.

— Это место ушиба, — успокоил меня доктор. — Заживет. Я думаю, долго Вам у нас лежать не придется. Подержим Вас здесь недельку, максимум полторы, после чего отпустим Вас на волю.

Он поднялся со стула и направился к выходу из палаты.

— Если вдруг почувствуете что-то не так, сразу обращайтесь, — бросил он, едва повернув голову, и закрыл за собой дверь.