Антон Фарб - Авадон

Ученые и инженеры обычно попадали в закрытые КБ через подвалы "Трискелиона": арестованные за неблагонадежность, они оказывались перед выбором между тюремным сроком или искуплением вины через аскезу самоотверженного научного поиска. Но Петерсен завербовался по контракту - добровольно.

Лимек покачал головой и вернулся к чтению.

В тридцать три года Петерсен вернулся в альма-матер и, неведомо за какие заслуги, получил собственную лабораторию. С этого момента карьера Петерсена ровно и гладко пошла вверх. Инженер начал читать курс кибернетики и приступил к кандидатской диссертации о волновых процессах в человеческом мозге, выбрав научным руководителем профессора Фоста. Выбил грант на исследования для Алхимической лаборатории. Купил домик в Бельфегоре...

Четыре года спустя, во время Большого Шторма 46-го года, погибла Марианна Петерсен. Семнадцатилетняя Альбина попала в Азилум, где провела три года, ни с кем не разговаривая и глядя в обитую войлоком стену палаты. В досье были копии счетов из клиники и закладной на дом (Петерсену дорого встали консультации ведущих светил психиатрии) и даже копия медицинской карточки его дочери. Некий доктор К.Меерс вывел Альбину из транса. Чтобы рассчитаться с долгами, Петерсен вновь заключил контракт с Фабрикой - на сей раз на внештатную разработку и производство нового оборудования для башни Сарториуса.

Что именно разрабатывал Петерсен, в контракте не упоминалось. Лишь один раз в служебной записке мелькнуло упоминание об "аппарате Петерсена": тестированием модели занимался мастер-наладчик Мёллер. И всё.

Лимек поднялся и с хрустом потянулся. От долгого чтения у него болели глаза и покалывало в затылке. Подойдя к бару, он плеснул в стакан джина из квадратной бутылки. За окном в зимних сумерках падал снег. Сегодня ветер дул со стороны Люциума, и поэтому снег походил на мелкую бурую пыль. Все окна в доме напротив были темными, снег ложился на пустую улицу мягким ковриком, в рыжем свете фонарей напоминающим плесень.

Лимек сделал большой глоток, и по всему телу разлилось живое тепло. Только внизу живота остался холодный скользкий комок льда...

В сорок шестом погибли многие. Нет, не так: многие ушли, не выдержав шторма. Оставшиеся потом говорили, что ушли те, кого никто не держал на этом свете. Предрасположенные к суициду. Лимек в это не верил. Это была чепуха - оставшиеся завидовали ушедшим. Позже газетчики окрестили ту ночь сорок шестого года Ночью Белого Пепла...

Кстати, о газетчиках. Лимек присел на край стола, взял телефон и набрал номер.

- Это Лимек. Завтра, в полпервого на бульваре Фокалор, возле моста короля Матиаса. И захвати камеру.

Он повесил трубку и залпом прикончил джин.

Тогда тоже была зима. Стоял декабрь, кругом лежали сугробы - чистые, белые, искрящиеся, и мороз покалывал кожу на лице. В последнюю ночь перед Штормом во всем Авадоне наступило странное затишье - будто город накрыли ватным одеялом и легонько так, будто бы шутя, придушили, чтобы не трепыхался...

Стояла такая тишина, что можно было услышать, как снежинки кружатся в белых конусах света фонарей. Вдалеке прозвенел последний трамвай. Они гуляли: по вечерам Лимек встречал Камиллу с работы, и они шли домой пешком, по улице Сарториуса до площади Авернуса, а оттуда уже в Вааль-Зее - крюк, конечно, еще тот, но он позволял обойти стороной Ашмедай и держаться подальше от Набережной.

- Знаешь, - сказала Камилла, - по нашим прогнозам этого затишья не предвиделось... Давно уже не было так тихо.

Камилла мечтательно вздохнула. Она только что сменилась с дежурства, и мыслями все еще была на работе, у самописцев, радиозондов и перископов. Камилла держала Лимека под руку, тесно прижавшись к нему, и, сняв варежку, ловила снежинки.

- Камилла, - через силу выдавил Лимек.

- Да?

- Помнишь, что я тебе обещал?

Она вдруг резко остановилась и повернулась к нему лицом. Щеки ее румянились - то ли от мороза, то ли от волнения.

- Помню, - прошептала она.

Лимек понял, что не может говорить дальше. Слова обжигали горло расплавленным свинцом, а вырвавшись наружу и остывая в морозном воздухе, становились тяжелыми и холодными.

- Они закрыли дело. А меня переводят в другой отдел. Я больше не смогу его искать. Прости...

Камилла побледнела. Лимеку всегда нравилась ее кожа - молочно-белая, нежная, с голубоватыми прожилками вен. Но сейчас, когда ее румянец исчез за одно мгновение, Лимек испугался.

- Подожди, - сказал он, но она покачала головой и высвободила руку. - Не уходи, - сказал он, но она уже ушла.

Ступила за пределы светового пятна под фонарем и навсегда исчезла во мгле зимней ночи.

И тут Лимек понял, что это сон. Часть сознания намекнула, что он лежит на кушетке в своем кабинете, положив голову на жесткий валик, запив две таблетки люминала солидной порцией джина, и лицо Лимека подрагивает во сне, потому что Лимек видит то, что было семь лет назад, и что исправить или изменить уже невозможно.

И тогда Лимек начал молиться. Он часто повторял эту молитву за последние семь лет - благо, она была очень короткой.

Господи, взмолился Лимек, сделай так, чтобы я не проснулся. Сделай так, чтобы я умер во сне...

Но Бог не услышал его. Бог давно отвернул лицо свое от Авадона.

На похороны инженера Петерсена не пришло и десяти человек. Первым подъехал округлый, угольно-черный кашалот катафалка, из него выбралась красивая молодая блондинка, чью пышную фигуру не могли скрыть даже закрытое траурное платье и наброшенная на плечи песцовая шубейка. С неба сыпала холодная морось, и водитель катафалка поспешил раскрыть над непокрытой головой блондинки зонтик.

Следом подрулил отделанный деревом семейный фургон - прибыли коллеги Петерсена по Политехникуму - два насупленных субъекта в черных мантиях и квадратных шапочках с кисточками. Выглядели они так, словно находились на похоронах исключительно из служебного долга. На лицах коллег читалось нетерпеливое ожидание конца церемонии пополам с не совсем понятным страхом. Уж не те ли это, подумал Лимек, завкафедрой радиоэлектроники и декан факультета кибернетики, которых допрашивали трискели?

На двух малолитражках появилась горстка молодых людей в дешевых курточках с черными повязками на рукавах - по всей видимости, студенты. Как Лимек и ожидал, Залески среди них не было... Еще двое пришли пешком - хрупкая седенькая старушка в старомодной шапочке с вуалью и странный хромой тип в коверкотовом пальто и тирольской шляпе. При ходьбе коверкотовый тип опирался на ротанговую трость и старался держаться в стороне от основной группы присутствующих. На праздного зеваку он не походил.

Последним подъехал Ленц на бронзовом "Бентли". Из теплого кожаного нутра лимузина Ленц не вышел, наблюдал за происходящим из открытого окна.