Роман Буревой - Маска Дантеса

— Пленка надежна?

— Не волнуйся, она выдержит даже попадание луча средней мощности. Но лучше, конечно, не рисковать.

— Зачем я им? А?

— Единственный шанс сохранить озерные города — развязать войну с Лацием. Тогда никто не посмеет затеять такие перемены, как разрушение озерных городов. Для реформ требуется мирное время.

— Неужели ты думаешь, что из-за меня может начаться война?

Гривцов не ответил.

Центурион взял бластер, проверил зарядную батарею. Кобуры у него не было, пришлось засунуть оружие за пояс халата.

Раздалось негромкое пиликанье, и в комнате возникла голограмма девушки в длинном черном платье.

— Экстренное заявление кабинет-министра… — сообщила она и пропала.

Остался лишь столб белого света, по которому бежали синие искры помех.

— Когда новости экстренные, передача начинается по внешнему сигналу, — пояснил Гривцов. — У вас на Лации так же?

— Если введено военное положение… — механически ответил Друз.

Столб света дрогнул, в комнате возникла голограмма кабинет-министра.

— Обращение к правительству Лация… — проговорил Владимил, глядя куда-то вбок. — Смерть посла Луция Ливия Друза — дело рук заговорщиков, подосланных Николаевичами. Исполнители — озерники… — фразы падали топором на плаху.

— Почему ты не сказал мне! — арестант повернулся к следователю. — Почему?!

— Не было времени.

Друз опустился на диван, хотел прикрыть рукой глаза, но пальцы наткнулись на дурацкую маску.

— Орк! — Он хотел сорвать ее, но Гривцов закричал:

— Не смей! Твоего дядю отравили с помощью геногаза. Для тебя эта отрава так же опасна, как для него. Один вдох — и ты…

Голограмма кабинет-министра раскололась и припала, в тот же миг по всему периметру усадьбы завыли сигналы тревоги. Гривцов бросился к обзорному экрану.

— Это не Флакк… — только и выдохнул он.

— Уверен, что твоего генокода у заговорщиков нет? — спросил Друз.

— Коды следователей хранятся в центральной тюрьме… — Гривцов запнулся.

— Там, где держали меня? Да? Еще в доме маски есть?

Гривцов судорожно сглотнул. Дернул головой. Означало кивок.

— Мчи! К Тимке.

— Не успею…

— Успеешь! Я прикрою. — Друз вскочил с дивана и пихнул Гривцова к двери.

Тот исчез. Друз знал, что одна из камер наблюдения сейчас направлена на него. Что бы ни случилось. .. погибнет Друз, или уцелеет, или… все равно — записи увидят Корвин и Лери, и Флакк тоже увидит. В их патрицианской памяти слова и поступки Друза останутся навсегда. Вечная память — для римлянина нет другого бессмертия. Неважно теперь — женится Друз на Лери, снизойдет ли сенат к его просьбе и позволит Ливиям Друзам называться патрициями — уже не имеет значения. В эту минуту Друз сам себя заносил в патрицианские списки. Он так проникся значением происходящего, что невольно замешкался. А когда шагнул к окну, то увидел, что трое парней в защитных комбинезонах уже почти рядом с домом Друз хотел выстрелить, но вспомнил, что стекла в доме непробиваемы как для лучеметов, так и для обычного стрелкового оружия (во всяком случае, так утверждал хозяин). Вести огонь надо из боковой нарочно для этого сделанной узкой рамы. Друз метнулся к нужной раме, открыл ее и выстрелил. Метил он в ближайшего, а попал в того, что мчался следом. Парень совершил нелепый нырок и завалился на клумбу, ломая сочные стебли георгинов.

— Готов! — заорал Друз.

Но второй раз нажать на разрядник не успел — раздался оглушительный грохот, стекло разлетелось, посыпались куски потолочных панелей, рухнули две колонны, что поддерживали свод в холле. Друза отшвырнуло к стене. К счастью, это была не термограната, а самая обычная, и разорвалась она возле дальней стены. Друза защитила одна из колонн, а так бы его наверняка посекло осколками. К счастью, маска на лице не пропускала не только газ, но и самую обычную пыль, что повисла плотным облаком после взрыва. Друз оттолкнулся от стены, поднялся. Голова шла кругом. Центурион подмигнул уже несуществующей камере и прицелился в тень, что возникла в проеме окна. Но выстрелить не успел: сверху первую тень накрыла вторая, затем обе исчезли.

Флакк пришел вовремя: он знал свое дело.

Эксперт распахнул перед Друзом дверь.

— Прошу. Блок стерилен. В воздухе нет опасных примесей. Защита не нужна.

Друз снял маску и огляделся. Похоже… да ни на что не похоже. Окон нет, стены гладкие, желтые приборные панели кажутся бессмысленно выпученными глазами. Посреди комнаты стол с бутылкой фалерна, два бокала. Два уродливых неадаптивных стула. Подходящая обстановка для встречи отца и сына, которые не видели друг друга двадцать лет. Впрочем, вряд ли для такой встречи можно подобрать подходящую обстановку.

Эксперт запер дверь блока, и Друз остался один. Он сел на стул, скрестил руки на груди. Возможно, за ним наблюдают. То есть наверняка наблюдают… Если сказать честно, он не знал, как себя вести. Он только минуту или две назад сообразил, что почти не помнит отца. Не знает ни его характера, ни предпочтений, ни привязанностей. То есть помнит какие-то отдельные встречи, когда отец появлялся дома. Разговоры… но при этом отец почему-то всегда говорил со своим братом, а маленький Лу мешал, его отталкивали, оттесняли, давали понять, что его черед еще не наступил. Ему нужно повзрослеть, поумнеть. А до несмышленыша никому нет дела. У мальчишки возникла уверенность, что отец готовится к важному разговору с ним, что в следующий раз, вернувшись из очередной дальней поездки, он скажет: «Ты уже взрослый, Лу!» И все изменится. Они поедут на Пиренеи кататься на аэролыжах. Или будут в одноместных флайерах гоняться наперегонки… Или залезут в Сивиллины пещеры… Но отец уехал и не вернулся. Прошел месяц. Потом год…

— Он приедет, — без тени волнения повторяла мать. — Просто дела его задержали. Как всегда.

Вместо отца приехал дядя, долго беседовал с матерью. Она была так спокойна. Сама безмятежность. Смеялась, шутила… как будто так и надо. Это вполне естественно, что отца нет дома. И снова придется ждать.

Ждать год, два…

Дядя забрал мальчика к себе — его мать вновь вышла замуж. У дяди Луция с женой не было своих детей.

С тех пор прошло столько лет! Достаточно ли поумнел малыш для серьезного разговора?

Открылась дверь блока, внутрь шагнул человек в маске, постоял, оглядываясь, неспешным движением сдернул защитную пленку с лица.

Друз не сразу сообразил, что надо встать. Поднялся.

— Аве… — сказал, как принято на Лации.

Во всеобщем не было подходящего слова. «Привет» — слишком неуважительно. «Здравствуй» — тяжеловесно.

— Аве… — отозвался Отшельник. — Так, значит, ты меня все-таки нашел.