Евгений Дембский - Та сторона времени

Я завел машину в гараж, и мы вышли с Фебой к дому. Коротко скрежетнул застоявшийся дверной механизм, где-то наверху взлетела какая-то обеспокоенная моим приездом птица. Феба безразлично стояла у моей левой ноги. Я показал ей на лес и решительным тоном сказал:

— Гулять!

Она первый раз посмотрела на меня, но могла бы этого и не делать. Медленно отойдя, она исполнила приказ, почти не обнюхивая стволов. Чтобы заняться чем-то другим, я начал воображать себя под дулом револьвера громадного детины и Фебу, приближающуюся все с тем же безразличным выражением на морде, чтобы меня защитить. Пока она делала свои дела, я дошел в своем сценарии до места, в котором собака словно с неохотой вонзает клыки в лодыжку нападавшего, а затем, слизывая кровь с морды, спокойно бросает:

— Все хорошо, Оуэн. Я с тобой.

Я понял, что слегка пьян, и позвал Фебу, хотя она уже стояла рядом. Мы вернулись в дом. Я включил все, что можно было включить, проверил охранную систему, даже запрограммировал «химеру», чтобы при несанкционированном открывании дверей гаража она переехала взломщика. Не забыл я и о Фебе, бросив в миску солидных размеров кусок мяса, а чтобы все было справедливо, налил себе тройную порцию виски. Спать не хотелось. Я разжег камин и сидел до двух, глядя на огонь и занимаясь — иногда вслух — основательным самоанализом. Мне не следовало этого делать, если я хотел, чтобы Феба когда-нибудь меня полюбила, но я столько уже в жизни совершил ошибок… Кое о чем я доверительно рассказал Фебе. А она лежала, опустив морду на вытянутые лапы, и даже не шевелила ушами.

На следующий день я устроил смотр своему арсеналу, почистив два пистолета и револьвер и поместив их в разные хитрые тайники, имевшиеся в доме. Потом надел легкий спортивный костюм и шапочку. В пушистый шарфик была вплетена гибкая лента, острая как бритва. Естественно, как всегда, меня сопровождал верный «биффакс». Я вышел с Фебой на прогулку, хотя, судя по нетронутому бифштексу, никаких особых дел у нее в лесу не было. Мы гуляли почти три часа. Взаимопонимание не продвинулось ни на шаг. Никто также не собирался на меня нападать, чтобы сунуть мне в руку конец нити, которая должна была привести меня к… Именно! Ариадна! Несколько секунд я стоял, тяжело дыша и чувствуя, как пульсирует кровь в висках. Неожиданная ассоциация с лабиринтом и Ариадной Вуд привела меня в полное замешательство. Пришлось ударить рукой о ствол дерева, чтобы прийти в себя. Я поднял с земли кусок ветки и бросил его как можно дальше.

— Апорт! — рявкнул я.

Феба присела на задние лапы, после чего неожиданно рванулась вперед, засыпав мои ноги лавиной опавших листьев. Я застыл неподвижно. Феба тем временем нырнула в заросли за палкой и тотчас же вернулась. Длинными прыжками она подбежала ко мне, вежливо обошла вокруг и уселась с палкой в зубах. Я схватил конец палки левой рукой.

— Дай, — решительно приказал я, а когда она отпустила палку, бросил ее снова и немного подождал, хотя знал, что у Фебы под шкурой напряжены все мышцы. Облизав губы, я прошипел: — Апорт.

Целый час я истязал лес бросками в разные стороны, что имело двойную цель: я тренировал Фебу и одновременно мог наблюдать за окружающей обстановкой. В конце концов я повернул в сторону дома. Когда я похлопал Фебу по загривку, мне показалось, что кончик ее хвоста дрогнул. В радостном настроении я сытно пообедал, Феба же, вопреки моим ожиданиям, продолжила голодовку. Она лишь выпила полную миску воды, но от мяса отвернулась. Я высказал в ее адрес несколько горьких слов, но, видимо, даже квазигипноз не может наделить собаку чувством стыда. Лишь складывая тарелки в посудомоечную машину, я сообразил, что без команды она не должна есть. Четверть часа я потратил на попытки ее убедить, я приказывал и просил, настойчиво уговаривал то стальным, то бесстрастным голосом, но в конце концов отказался от дальнейших попыток. В бездонном холодильнике нашлось несколько кусков пирога. Один был испечен несколько лет назад Пимой. Я отложил его на иной случай, разогрел другой, сварил кофе, а потом, ощущая во рту вкус отменной шарлотки, сел отдыхать — сигареты, бутылка, кофе. Взяв «Провал операции „Шепот Тигра"», я начал читать. Было тихо. В книге было чуть меньше ста страниц, но она поглотила меня так, что я оторвался от нее только семь раз — один раз, чтобы запрограммировать выключатель, и шесть раз, чтобы осмотреть дом. У меня было нехорошее предчувствие, что-то давило, как будто над моим домом появился невидимый колпак и опускался все ниже, отрезая доступ света и воздуха. Ничего, однако, не случилось, тем не менее, когда вечером я выходил с Фебой, еще до того как совсем стемнело, я взял с собой игломет. В течение всей прогулки он мешал нам заниматься апортировкой, я зря его купил, зря взял. Вернувшись, я сразу же выбросил вчерашний бифштекс Фебы и приготовил свежий. Приказав ей поесть и не интересуясь, что она будет делать на этот раз, я пошел наверх. Уже наверху я повернулся и сказал:

— Аминь.

Свет погас.

Следующий день с утра проходил так же, как и вчерашний. Феба съела бифштекс, что привело меня в хорошее настроение. Поскольку в полицейских сводках ничего интересного не нашлось, мы пошли на обход наших владений. Почти два часа мы бегали по лесу, потом я немного пострелял, чтобы проверить, как собака реагирует на выстрелы. Домой мы вернулись в прекрасном настроении и с аппетитом перекусили. Меня потянуло в сон. Еще раньше я решил, что эту ночь и последующую буду бодрствовать. Опустив жалюзи, я лег подремать часа на три. Меня разбудил неожиданный удар в живот. Скорчившись, я свалился с дивана. От боли и нехватки воздуха в легких у меня глаза вылезли на лоб. Заметив, что что-то светлое приближается к моему лицу, я дернул головой, и лишь потому ботинок не вышиб мне глаз. Боль пронзила только ухо, и я почувствовал что-то теплое на шее. Я выбросил ноги в сторону ботинка, но промахнулся. Послышалось чье-то хихиканье, одновременно другой голос пролаял:

— Встать! Никаких лишних движений! — Я подождал несколько секунд и начал подниматься. На фоне окна стоял тип в синем трико и оранжевых туфлях, ростом метра полтора, не больше. Я знал, что в комнате есть кто-то еще, но не осмеливался повернуть голову. Хихиканье смолкло, и я услышал:

— На колени, и присядь на пятках.

Я упал на ковер и бросил взгляд под крышку стола: «биффакс» висел на ремешке. Лишь теперь я внимательнее пригляделся к фигуре у окна. Если бы не мелкие морщинки вокруг глаз и светлые усы, я дал бы ему лет пятнадцать-шестнадцать, вот только в таком возрасте редко встречается столь сиплый голос, приобретенный за долгие годы благодаря сигаретам, алкоголю и, в его случае, ненависти к миру, который выше его на две головы.