Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы

К тому времени как они добрались до берега, Торвард уже настолько отдышался и пришел в себя, что, когда она уложила его на мох и стала обирать с него обрывки рубахи, пока не присохло, он уже смеялся и приговаривал что-то вроде «как приятно, когда такая девушка сама тебя раздевает». А Ингитора не знала, смеяться ей или плакать, глядя на длинные кровоточащие царапины, которыми были сверху вниз покрыты его плечи, руки, спина и бедра до колен. Но они оказались не так уж и глубоки – а ведь длинные когти волка могли содрать все мясо с костей! Всю его кожу покрывали подсыхающие кровавые разводы, словно ее действительно пытались снять, и зрелище для непривычной к такому Ингиторы было жуткое. Морщась и переживая, она обмывала его намоченными в ручье лоскутами от рубахи, а он смеялся и утешал ее:

– Да не надо по мне страдать, что ты! Столько удовольствия! Я, конечно, люблю, когда меня раздевают, но сапоги я раньше всегда снимал сам!

– О чем ты только думаешь?

– Все о том же! Разве не видно?

– Ой! – только и отвечала Ингитора, закрывая лицо руками.

– Ну, иди, погрей меня! – веселился Торвард, хватал ее за руки и тянул к себе.

– Отстань! – Ингитора отбивалась, уже не считая его за раненого. – Ты что, железный? Ни один бы ваш бергбур от такого и не дернулся больше, а ты еще пристаешь!

– Ну, ты же спрашивала, что такое «железная рубашка»! Вот это она и есть! Не так чтобы можно совсем уберечься, но я после всего был почти как берсерк – отбрыкался! Ну, не бойся, я сейчас уймусь. После такого всплеска обычно хочется полежать спокойно. Лягушку бы еще поймать.

– Зачем? Хочешь похлебки из лягушек?

– Спинкой о царапины потереть. Да правда, такой способ есть. Раны обеззараживать. Ты не знала? Запомни, еще пригодится.

– Лучше я пойду камыша поищу, он кровь останавливает! Это знаю даже я!

– Да не надо! – Торвард поймал ее за руку. – Сиди! На мне все заживает, лучше чем на всякой собаке, я живучий, как тролль! Это у меня от мамочки! Моя кровь смешалась с волчьей, я теперь стану ульвхеднаром! [18] Ульвхеднар – «волкоглавый», еще одна разновидность берсерков.

Но понемногу она и сама развеселилась: чужая кровь с него была смыта, а своя от холодной воды унялась, и стало видно, что Торвард отделался одними царапинами, хотя и весьма многочисленными и длинными.

– Ульвхеднар! – приговаривала Ингитора, глядя на длинные красные «швы», которыми его смуглая кожа была прострочена сверху донизу. – Куда там до тебя каким-то жалким ульвхеднарам! А говорил, что ты не берсерк!

Торвард и правда успокоился и стал дышать ровнее, блеск в глазах погас, на лице отразилось утомление.

– Да, не без этого немножко! – сознался он. – То, что я от любой драки такой веселый делаюсь, оно самое и означает. Что во мне сидит берсерк и мне надо время от времени хорошо подраться, чтобы с тоски не умереть. Чтобы кровь не застаивалась. Это мне Рагнар, мой воспитатель, еще в шестнадцать лет объяснил. Внушал, чтобы я силы тратил на упражнения, а не на девушек. А иначе, говорил, я однажды сорвусь и подохну. Если не научусь держать этого зверя в узде. И я внял мудрым советам, чем очень горжусь. Так что не бойся.

– А ты, значит, уже в шестнадцать лет на девушек…

– Даже скорее уже в пятнадцать. Его дочка, Рагнара то есть, из-за меня два года замуж выйти не могла, я всех женихов распугивал. И до сих пор думают, что ее старший сын на самом деле мой. Ну, ладно, это тебе уже ни к чему. Короче, я еще тогда все понял, и теперь я этого зверя бужу и выпускаю, когда это надо мне, а не ему. И тогда он становится не Фенриром, а Тюром.

Торвард положил голову к ней на колени и закрыл глаза. Ингитора нежно поглаживала его по лицу, перебирала волосы, слипшиеся неровными прядями от засохшей волчьей крови. Когда ее Аск соединился с прославленным и непобедимым Торвардом конунгом, в ее глазах он стал равен богу; целая вселенная со всей ее яростной животворящей мощью лежала у нее на коленях, и казалось чудом, что она вмещается в оболочку обычного человеческого тела, хотя бы и ростом ровно в четыре локтя с четвертью.

– Так значит, не так уж и врали, когда рассказывали, что ты неуязвим, – проговорила она и вздохнула, с грустью вспоминая себя, такую несчастную, которая слушала рассказы о «Торварде, конунге фьяллей» на поминальном пиру и потом в Эльвенэсе. – А еще у нас говорят, что твой шрам заклят таким образом, что тебя должна полюбить всякая женщина, которая его увидит.

– А вот это ерунда! – Торвард открыл глаза и улыбнулся ей. – Это Альвелинда из Красивой Сосны выдумала, когда я из того похода вернулся с распоротой щекой и переживал, что девушкам не буду нравиться. Я уже тогда знал, зачем они нужны. А она меня уверяла, что все меня будут любить еще больше, ну, так слух и пошел. А теперь уже все! Один раз еще побреюсь, а то меня мои не узнают, а потом буду бороду отращивать. Так что ты последняя, кто попался на мой знаменитый шрам!

– Я же его вовсе не видела!

– Все правильно! – Торвард потер правую щеку, и Ингитора вспомнила, что замечала у него эту привычку и раньше, но все равно не догадывалась, откуда это! – Если бы ты его увидела сразу, то с любовью все сложилось бы не так гладко. В этот раз он спрятался, чтобы без помех сделать свое дело.

– Хороши же мы с тобой теперь! Оборванные, в лохмотьях, все в крови! Людям на глаза показаться стыдно!

– Н-да! – Торвард приподнял один из мокрых окровавленных лоскутов, которые совсем недавно были его рубахой. – Не везет моей одежде в этом походе. Одну рубашку я сам разорвал в священном безумии берсерка, вторая доблестно погибла в битве… А иголка у тебя есть? Запасных штанов я не прихватил.

– Иголка есть. – Ингитора посмотрела на бронзовую трубочку игольника, висевшую на груди под застежкой платья. Он висел там больше ради обычая и для красоты, но внутри что-то и правда болталось. – А вот нитка – не знаю. Но это зашить невозможно!

– Но ту старую рубаху ведь можно. «Железная рубашка» – дело хорошее, но ходить только в ней как-то немного не того… если в приличное место.

– Да уж пожалуй!

К счастью, нитки отыскались в мешке Халльгерд, а зашить простой шов Ингиторе было вполне по силам (хотя, конечно, с рукодельницей йомфру Вальборг ей не равняться). Этому она обучилась еще у бабушки, фру Асбьерг, в шестилетнем возрасте, пока еще не знала, что ее сила будет не в рукоделии. И смотри ж ты, пригодилось! От бабушки же она переняла выражение «как Фрида с хутора», которым строгая и деловитая фру Асбьерг обозначала всякую бестолковость, суетливость и неотесанность. Любопытно, что сказала бы она, если бы увидела сейчас свою внучку? Конечно, фру Асбьерг похвалила бы ее усердие, даже навык в обращении с иголкой, сохранившийся прочно, как прочно все, усвоенное в раннем детстве, но что она сказала бы о том, что Ингитора зашивает штаны своего кровного врага, когда он лежит рядом только в той одежде, в которой родился, и рассуждает… Нет, лучше его не слушать!