Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 1: Оружие скальда

– Хугин и Мунин! – кричал где-то впереди Эгвальд ярл.

Торвард то выхватывал его взглядом из гущи схватки, то снова терял, но пройти к нему не мог, так как на «Красном Вороне» собралось слишком много народа и требовалось сперва освободить место. Волна качала корабли, прикованные друг к другу железными крюками, на всех одиннадцати, превращенных в единое поле битвы, кипела общая яростная схватка. Слэттов явно оставалось меньше. Торвард дивился, замечая, как легко поддаются противники их ударам. Он считал слэттов лучшими бойцми. А те рубили мимо, как пьяные, оружие их казалось тупым. Не раз слэтты шагали за борт и пропадали в воде, как будто забыли, что бьются не на земле.

Ладони кюны Хёрдис, высоко поднятые и обращенные к морю, были темны от засохшей крови. Кровь усеяла брызгами ее грудь, даже лицо, а глаза ее горели, как у голодной волчицы зимней ночью – память о пещере великана ожила в ней. Над морем поднялся ветер, разбуженный воем духов-двойников, и в гудение ветра вплетался пронзительный голос колдуньи:

Взор Эгвальда застилал кровавый туман, но он не знал, куда и сколько раз был ранен. Корабль под его ногами качало и бросало из стороны в сторону, как в сильнейшую бурю, но он не видел бортов и при каждом шаге ждал, что нога его провалится в пустоту и он сорвется в воду. Веки его опускались, как два тяжелых щита, лоб и брови болели от напрасных усилий удержать глаза открытыми, но они закрывались, как будто он не спал пять дней и пять ночей. Руки казались мягкими, словно лишенными костей, и он не мог как следует поднять свою Великаншу. И раньше он бывал в битвах, но никогда еще ему не приходилось так тяжело и трудно! Он просто не помнил, с кем и из-за чего сражается, каждый вдох давался ему с огромным трудом, в ушах стоял непрерывный звон. Такое бывало только в самых страшных снах, когда знаешь, что вокруг опасность, но невидимые чары сковывают, наваливаются тяжестью. Тот, кто пробовал бежать по горло в морской воде и в полном вооружении, поймет его. Ноги Эгвальда наливались холодом, холод поднимался все выше, как будто он врастал в лед. Остатками сознания Эгвальд понимал, что это неспроста, что это колдовство – не так уж он был слаб, чтобы так быстро и позорно обессилеть! Единственное, что он слышал ясно – предсмертные крики и стоны своих людей, вздымающиеся до самого неба.

Кто-то прыгнул к нему, Эгвальд отмахнулся секирой, почти не видя противника. В глаза ему огнем ударил блеск золоченого шлема, того самого, к которому он стремился всю эту бесконечно долгую битву. Эгвальд шагнул к нему, но секира выпала из его рук, и сам он без сознания покатился по скользкой от крови скамье к ногам Торварда конунга.

– Остановись! – Перед Торвардом вдруг оказалась Регинлейв.

Ее черные волосы стояли почти дыбом, глаза и щеки горели, руки были забрызганы кровью. Она опустила щит, укрывая им лежащего лицом вниз Эгвальда.

Торвард едва успел удержать занесенный меч, чтобы не поранить ее.

– Отойди! – в ярости крикнул он. – С каких это пор ты стала защищать моих врагов? Ты что, мне изменила, бесстыжая?

Голос его прозвучал странно громко. Торвард огляделся. На всех одиннадцати кораблях битва погасла, словно костер, который сожрал охапку соломы и разом выдохся. Два слэттинских корабля, с носа и с кормы прикованные крюками к «Златоухому», были молчаливы и пусты, не считая усеявшие их тела, и становилось ясно, что это «Златоухий» взял их в плен, хотя они намеревались зажать и пленить его.

От шести сотен слэттов осталось чуть больше половины. И все они лежали, то ли раненые, то ли обессиленные, живые ничем не отличались от мертвых. На волнах плавали десятки щитов со знаком ворона, частью целые, частью расколотые, волны носили весла и щепки, древки копий с обломанными наконечниками. Тела, упавшие за борт, сразу ушли на дно, утянутые снаряжением. На всех кораблях хозяевами остались фьялли.

– С тех пор, как тебе стало помогать колдовство! – звонко ответила Регинлейв, и Торвард увидел гнев и презрение в ее синих глазах. – Никому нет чести в том, чтобы убивать безоружных!

– Безоружных! – изумленно воскликнул Торвард. – Да что с тобой, гвэд а-мадра !

– Их оружие притуплено колдовством! На них наложены «боевые оковы»! А ты хочешь сказать мне, что не знал этого?

Торвард потер рукой лоб, но ощутил липкость засыхающей крови и отнял руку. Ему было жарко, он сбросил шлем на днище корабля и потрепал волосы, взмокшие от пота.

– «Боевые оковы»! – недоуменно хмурясь, повторил он. – Откуда?

– Твоя мать наложила их! Она там, на Среднем мысу!

Торвард вместо ответа схватился за лоб, уже не обращая внимания на липкую кровь. Разом он понял все произошедшее. «Боевые оковы»! Чары, налагаемые колдунами и лишающие человека сил в бою. Мать обещала ему помощь, но не сказала, какую именно. Теперь Торвард понял причину своей слишком легкой победы. И торжество в его душе сменилось досадой. Гнев валькирии уже не казался ему удивительным. Ему стало стыдно, как будто он избил связанного. И чужая кровь, которая засыхала на его лице и руках и уже начинала стягивать кожу, казалась гораздо более отвратительной, чем обычно.

– Тем, кого я сегодня отведу к престолу Отца Битв, будет на что пожаловаться ему! – мстительно сказала Регинлейв. – И я скажу тебе, Торвард сын Торбранда, – в такой победе мало чести! Не такого я ждала от тебя!

Подхватив свой щит, Регинлейв взвилась над кораблем. И целые стаи прозрачно-серых теней поднимались из волн, с кораблей вслед за нею. Дева Битв повела павших в Валхаллу, Сияющую Щитами. Торвард смотрел, как валькирия черной звездой уносится все выше, и сам себе казался маленьким и жалким, брошенным на земле и опять опозоренным.

Опустив голову, Торвард посмотрел на Эгвальда ярла, лежащего возле его ног – посмотрел, как на некогда желанную добычу, которая вдруг разом утратила всякую цену. Лужа крови возле рукава лежащего растекалась все шире. И хотя увидеть поверженного врага у своих ног всегда приятно, сейчас это зрелище только раздосадовало Торварда. Бурное воодушевление битвы остыло, и взамен в душе поднималась грызущая тоска, от которой он было избавился.

– Эй, подбирайте весла! – крикнул он так, что его услышали на всех кораблях. – Рубите крюки, правим к берегу. Да смотрите, чтобы никто из слэттов больше не выпал за борт!

Колечки кольчуги слиплись от крови и стали неподатливы, ему было тяжело, словно на него самого навалились «боевые оковы». Кивнув Регне, Торвард нагнулся, чтобы тому легче было стащить с него кольчугу, с досадой дернул прядь волос, зацепившуюся за ворот, и почему-то сейчас он ненавидел свой прекрасный доспех, за которым сам когда-то ездил в Ветробор, заплатил тролль знает сколько серебра и так радовался! Содрав с себя обе мокрые от пота рубахи, нижней он кое-как вытерся и с отвращением бросил комок за борт. Регне уже расправил верхнюю рубаху, чтобы он мог ее надеть, держал наготове пояс, и лицо у него было какое-то виноватое. Чтобы дать выход своей досаде, Торвард сам сел за весло. Проплывая к горловине фьорда, он не смотрел на Средний мыс, не желая видеть кюну Хёрдис. И все его самообладание понадобится ему сейчас, чтобы, разговаривая с ней, не наговорить такого, чего достойный человек не говорит своей матери, даже если она колдунья!