Глен Кук - Суровые времена

– Лишь немного, – отвечал Могаба, не выказывая ни унции раскаяния. – Я выполнял приказы. И враги наши явно были осведомлены об их содержании.

– Что?

Голос Длиннотени зазвучал раздраженно.

– Они ждали, что я буду сидеть на месте. – Могаба снова взглянул на Сингха, и тот неохотно кивнул. – Стратегия их строилась на том, что я стану удерживать определенные пункты. Твой приказ не давал мне возможности устроить так, чтоб им пришлось дробить силы, отражая атаки со всех возможных направлений. Деревни сдавались без боя, так как знали: подмоги не будет. Я мог бы перебить этих глупцов по отдельности и довольно скоро, измени мы внезапно стратегию.

Ну это – вряд ли, подумал я, довольный тем, что у нас есть Копченый.

– Нет! – Затрясшись, Длиннотень с заметным усилием отвернулся к югу и устремил взор на равнину из сияющего камня. – Мы обсудим военные дела в приватном порядке, генерал.

Ревун испустил ужасный вопль, граничивший с насмешкой. Сингх, едва ли не вниз головой нырнул в люк, ведший на винтовую лестницу. Его презрение к хозяину было очевидным для всех, кроме самого Длиннотени – хотя тому, похоже, было все равно. В его глазах этот Душила лишь самую малость превосходил полезного муравья. Разум его полагал всех нас не более чем докучной мошкарой.

Последней, смерив Длиннотень холодным взглядом, ушла девочка. Глаза ее казались древними и злобными, словно само время. Жуткая малышка…

Интересно, что подумал Старик, когда увидел ее. Если вообще осмелился смотреть…

– Они думают, что я сам не ведаю, что творю, – сказал Длиннотень.

– Солдаты мои лишь впустую тратят время, – отвечал Могаба. – Они растеряли и те Немногие преимущества, что имели.

– Быть может, ты прав. Но для внезапной атаки ты должен был бы покинуть защиту, которую я мог тебе обеспечить. После гибели товарищей я уже не могу достичь столь многого, как прежде. Рискнул бы ты встретиться с их волшбой без моей поддержки?

Могаба хмыкнул, глядя на сияющую равнину.

– Ты считаешь меня трусом, поскольку я опасался этого, мой генерал?

– Я предусмотрел такую опасность. Я высоко ценю твою защиту. Однако я способен был сделать больше. Нож, получивший позволение действовать в ограниченном масштабе, свершил великие дела. Он неоднократно доказывал, что таглианцы мгновенно опускают, руки, стоит лишь ударить в слабое место.

– Ты доверяешь Ножу?

– Больше, чем прочим. Ему, как и мне, некуда бежать. Однако полностью я не доверяю никому. Особенно – нашим союзникам. И Ревуна, и Обманника привели к нам отнюдь не симпатии.

– В самом деле. – Длиннотень, похоже, несколько смягчился. – Я должен объясниться, генерал.

Удивление Могабы ясно показывало, что случай – из ряда вон.

– Та равнина вовсе не держит меня взаперти. Я могу на краткое время покидать Вершину. И так, в случае надобности, и поступлю. Стража Врат Теней свежа, сильна, достойна доверия и полностью подчинена мне. Но, вздумай я совершить прогулку, мне придется действовать украдкой.

Могаба снова хмыкнул.

– Причина моего заточения здесь – в не столь видных игроках, вступивших в нашу игру.

Могаба нахмурился. Я тоже ничего не понимал.

– Ревун принадлежит к клану, известному некогда, как Десятеро Разъятых.

– Я знаю.

– Грозотень тоже прошла эту школу рабства. Соученицей ее была и сестра Сеняк. Ее называли Душеловом.

– Я уверен, мы с ней встречались.

– Да. Она повергла вас в смятение при Штормгарде.

– На самом деле то была Госпожа. Или нет? Могаба кивнул. Удивительно. Время, кажется, научило его сдержанности.

– Несколько лет тому назад обстоятельства обманули нас с Ревуном. Мы взяли в плен Душелова, будучи уверены, что это – ее сестра. Она в то время маскировалась под Сеняк, поэтому в ошибке не было нашей вины. В суматохе, поднявшейся позже, ей удалось бежать. И, хотя обращались мы с нею без жестокости, она затаила зло. До сего дня она вредит нам, в ожидании случая нанести мощный удар.

– Ты думаешь, в твое отсутствие она может проникнуть в Вершину и позабыть оставить дверь незапертой?

– Именно.

Х-ха! Воображаю взломщика, вздумавшего забраться в эту невероятную крепость… Могаба вздохнул:

– Значит, нравится мне это или нет, все решится на равнине Чарандапраш.

– Да. Сможешь ли ты одержать победу?

– Да. – Самоуверенности Могаба не растерял. – Пока Костоправ остается тем челноком, какого я знал, то есть отмеченным чертою мягкости.

– Как понимать тебя?

– Он прячет лицо под сотнями масок. Мягкость может оказаться одной из них.

– Значит, этот человек заботится о тебе, несмотря на твои стремления остановить его?

– Мы продолжаем играть с его силами, не атакуя слабых мест. У него есть время на раздумья, планирование и маневр. Значит, ему нет надобности щадить нас. Его войска повсеместно продвигаются вперед. В пограничных землях Черного Отряда боятся сильнее, чем тебя. Чистой жестокости не было в его войне против Сингха с присными. Как помнится мне, он брал пленных и даже склонен был помиловать Душил, пожелавших отвергнуть свою веру.

Ну да, как же, саркастически подумалось мне. Но затем я понял, что не прав: как-то раз капитан действительно кого-то пощадил.

– Быть может, это понадобилось Сеняк для примера прочим.

– Возможно. Вполне. Но ее влиянием не объяснить семь тысяч жизней, растраченных Костоправом на поимку Ножа.

Что? Это новость…

– Нож предал его.

– Как и я. Но я принадлежал Отряду, а Нож – всего-навсего искатель приключений, г к братьям не принадлежал. Но за мною он так не охотился. Война с Ножом – его личная война.

История с Ножом, его вознесением и бегством, ошарашила уйму народу, а особенно – его приятелей, Корди с Лозаном. Меня тоже можно внести на одно из первых мест в этом списке. Ходили слухи, что Ворчун вдруг обнаружил нечто серьезное между Ножом и Госпожой. В общем, что бы там ни было. Нож владел его помыслами так же, как и Нарайан Сингх.

Госпожа его вендетте не мешала. Помощи – тоже не оказывала.

– Это тревожит тебя?

– Костоправ меня смущает. Порой он делается угрожающе непредсказуемым. И в то же время все более и более становится верховным жрецом легенды Черного Отряда, не признающим никаких богов, кроме своей исключительно непогрешимой Летописи.

Ну, это неправда. Старик, наоборот, с каждым днем теряет к ней интерес. Однако я простил Могабе его гиперболу: он пытался в чем-то убедить Длиннотень.

– Я боюсь, – продолжал Могаба, – не стал ли он столь коварен, что применит нечто новое, чего мы не поймем, пока не станет слишком поздно.

– Пока он движется вперед, он движется к поражению.

– Движется… Но так ли предрешено его поражение?

Я почувствовал, что обоих мучают сомнения – но большей частью друг в друге.