Глен Кук - Солдаты живут

– Ваша ложь низка, как брюхо змеи, – сказала мне Радиша. – Я старая, уродливая и все еще стыжусь себя… Но вы говорите мне ложь, которую моя душа желает услышать. Однако забудьте о раджахарме. Это обвинение уже не в силах уязвить меня. Снаружи. Я все еще распинаю сама себя. Я знаю, что сделала. В то время я полагала, что поступаю правильно. Протектор манипулировала мною, пользуясь моим отношением к раджахарме. Когда мы вернемся, вы увидите нас совсем иными.

Раджахарма означает обязанность правителя служить своим подданным. Когда это слово произносят правителю в лицо или используют как эпитет, то оно служит сильным обвинением в неудаче.

Низенькая Радиша – женщина крепкая и упрямая. К несчастью, ей придется одолеть еще более крепкую, упрямую, безумную и почти всемогущую чародейку, если она пожелает выполнять свои обязанности как полагается правителю.

Я взглянул на ее брата. Выражение лица князя не изменилось, но я ощутил, что по сравнению с сестрой он оценивает предстоящие им трудности более реально.

Дядюшка Дой шлепнул по чему-то учебным мечом. Громкий щелчок прервал нашу болтовню.

– Возьмите шесты, пожалуйста. И по моему сигналу начинайте выполнять каду журавля.

Он не потрудился объяснить новичку, что это такое.

Лет двадцать назад я наблюдал за упражнениями нюень бао и недолго занимался вместе с ними. Летописцем тогда был Мурген. А Гота, Дой и Тай Дэй, брат его жены Сари, жили с ним. И Дой ожидал, что я все вспомню.

Но помнил я только то, что када журавля является лишь первой и простейшей из десятков медленных танцев, включающих в себя все формальные позы и движения школы фехтования Доя. Старый жрец вел занятие, стоя впереди спиной к ученикам. И, хотя был старше любого из нас, двигался с четкостью и грациозностью, граничащей с красотой. Но когда к нам чуть позднее присоединились Тай Дэй и Тобо, оба они превзошли старого наставника. Трудно было не остановиться, просто чтобы полюбоваться мастерством Тобо.

По сравнению с парнем я казался себе неуклюжим растяпой, даже просто стоя на месте.

У него все получается так легко.

Он обладает всеми талантами и умениями, какие только могут ему понадобиться. Если что и остается под вопросом, так только его характер. Немало хороших людей упорно работало, превращая его в достойного и справедливого мужчину. Кажется, это им удалось. Но он все еще меч, не проверенный в бою. И искушение еще не шептало ему в ухо.

Я пропустил шаг и споткнулся. Дядюшка Дой врезал мне тростью по заднице, словно какому-то подростку. Лицо его осталось невозмутимым, но подозреваю, что сделать это ему хотелось очень давно.

Я постарался сосредоточиться.

Существо, сидящее на огромном деревянном троне в сердце крепости, что в центре каменной равнины, искусственное. Возможно, его создали боги, воевавшие из-за этой равнины. Или же его творцами были те, кто создал равнину, – если они сами не были богами. Мнения различаются. Теорий множество. Сам же демон Шевитья не склонен расставаться с фактами или же, в лучшем случае, не склонен их распространять. Последнему из своих хроникеров он поведал несколько разноречивых версий о древних событиях. Старый Баладитай расстался со всякой надеждой установить истину и переключился на поиски более глубокого смысла в том, что голем соизволил рассказать. Баладитай понял, что прошлое есть не только чужая территория, но и зал с зеркалами, отражающими потребности душ, наблюдающих из настоящего.

Абсолютный факт утоляет голод лишь немногих отдельных людей. Символ и вера служат остальным.

Карьера Баладитая в Отряде дублирует его прежнюю жизнь. Он пишет. Когда он был копиистом в Королевской библиотеке Таглиоса, он тоже писал. Сейчас он номинально военнопленный. Вполне возможно, что он успел об этом позабыть. Ведь в реальности он сейчас куда более свободен в удовлетворении своего любопытства, чем когда работал в библиотеке.

Старый ученый живет и работает у ног демона, что для историка-гуннита равноценно пребыванию в личном раю. Если историк не слишком ревностно придерживается гуннитской религиозной доктрины.

Нежелание Шевитьи выдавать категоричные утверждения может иметь мотивом осознание своей горькой участи. По его собственному признанию, с большинством богов он встречался лицом к лицу. И его воспоминания об этих встречах льстят богам еще меньше, чем те, которыми приправлена гуннитская мифология, где лишь считанные из богов могут считаться ролевыми моделями. Гуннитские божества почти без исключения жестоки, эгоистичны и не ведают небесного смысла раджахармы.

Высокий черный мужчина шагнул в пятно света, отбрасываемое лампой Баладитая.

– Узнал сегодня что-нибудь интересное, старина?

На лампы копииста уходит много масла. Но никто его этим не попрекает.

Старик не отвечает. Он почти глух и пользуется своей ущербностью на всю катушку. Даже Нож больше не настаивает, чтобы он ходил в наряды по лагерю наравне со всеми.

Нож повторяет вопрос, однако нос старика остается почти прижатым к странице, на которой он пишет. Пишет он быстро, четким почерком. Нож не понимает букв сложного церковного алфавита, кроме нескольких значков, которые являются общими с лишь слегка более простым светским алфавитом. Нож задирает голову, смотрит в глаза голема размером с яйца птицы рок. Слово «злобные» подходит к ним прекрасно. Даже наивному старому Баладитаю и в голову не приходило предложить, что демона следовало бы освободить от неподвижности, которую гарантируют кинжалы, пригвождающие его конечности к трону. Демон тоже никого не просил освобождать его. Он терпел тысячи лет. И терпение у него каменное.

Нож пробует зайти с другой стороны.

– Из Вороньего Гнезда прибыл посыльный. – Нож предпочитает называть базу Отряда местным именем. Оно звучит гораздо драматичнее Форпоста или Плацдарма, а Нож человек драматичный и любит драматичные жесты. – Капитан сообщила, что ожидает вскоре получить знания насчет врат. На переговорах в Хань-Фи что-то должно измениться. И она требует от меня поднять побольше сокровищ. А от тебя – чтобы ты заканчивал исследования. Мы скоро выступаем.

– Знаешь, он легко впадает в скуку, – бурчит копиист.

– Что? – Нож удивляется, потом сердится. Старик не расслышал ни слова.

– Наш хозяин… – Старик не отрывает глаз от страницы, иначе их придется долго настраивать заново. – Ему все быстро наскучивает. – Планы Отряда Баладитая не волнуют. Баладитай в раю.

– А я думал, что мы станем переменой, которая его отвлечет.

– Смертные отвлекали его до нас тысячи раз. Он все еще здесь. А тех людей уже нет, кроме тех, кого запомнили камни. – Сама равнина, будучи старее и неизмеримо медленнее Шевитьи, может иметь собственный разум. Камень помнит. И камень рыдает. – Даже их империи давно позабыты. И насколько велик шанс, что на сей раз будет иначе?