Елизавета Дворецкая - Перстень альвов, кн. 1: Кубок в источнике

Про месть она слышала уже столько раз, что прибавить было нечего. После этой бурной и жестокой ссоры, еще чувствуя болезненное жжение в душе после услышанных оскорблений, она хотела побыть одной.

Бергвид знаком велел поднять меч Рагневальда и убрал его в ножны. Руки конунга дрожали, пот капал с побледневшего лица прямо на ножны из дорогой цветной кожи с золочеными накладками. Чьи-то боязливые руки подали ему новый рог; Бергвид жадно выпил, проливая пиво на грудь, и отбросил рог в сторону.

– Я… сумею… найти себе друзей… – пробормотал он, с трудом приходя в себя и стараясь прогнать из памяти только что произошедшее. – Без всяких… Очень нужно… Подойди сюда! – Он сделал знак Бьёрну.

Бьёрн подошел довольно твердым шагом, но в коленках у него ощущалась слабость, в груди шевелился холодок, сердце как-то ухало и замирало. Но напрасно он беспокоился – Бергвид сейчас совершенно не помнил ни как его зовут, ни откуда он родом.

– Ты возьмешь подарки для своего отца… Асольва Непри… знанного… – с трудом выговорил Бергвид, и Бьёрн, удивившийся было, сообразил, что Бергвид принимает его за сына Асольва. В его отуманенном сознании лицо Бьёрна связывалось именно с Асольвом и вестями о его дружелюбии. – Ему и всей семье. Я умею награждать моих друзей. Возьми это… – Он вяло обвел рукой стол, уставленный разным добром, и сундук с тканями, и Бьёрн не понял, что же ему предлагают взять. – Возьми светильники, и серебряные кубки, и тот розовый шелк… которые тут свиньи попирают копытами… – Он горько усмехнулся, вспомнив, как жена наступила на шелк, но сейчас у него не хватало сил даже на ярость. После дикой вспышки он всегда оставался без сил. – И еще…

Дрожащей рукой Бергвид снял с шеи ремешок, на котором покачивался перстень с тяжелым красным камнем.

– Отдай это своей сестре… – велел конунг и вложил перстень в руку опешившему Бьёрну. – Я хочу, чтобы это было у нее… У той, которая понимает меня… Мои друзья, у которых есть сердце, понимают меня… А кто меня не понимает, тот вовсе мне не друг… Таких я не хочу знать. Мне не надо такой жены! – с твердой злобой окончил он, ненавидяще глядя на дверь девичьей, за которой скрылась Хильдвина.

Бьёрн сжал перстень в ладони и непроизвольно кивнул. Он был так потрясен и всем случившимся, и подарком, что не мог выговорить ни единого слова. Речи разгневанной Хильдвины все перевернули вверх дном и представили Бергвида конунга совсем в другом свете. Но Бьёрн еще не опомнился и не понял, что ему думать и как вести себя дальше.

Одно он знал точно: ему хотелось уехать от Бергвида, и как можно скорее. Если тот собрался в поход на Вигмара, то сыну Вигмара в его дружине делать нечего. И поручение пришлось весьма кстати. Нет, Бьёрн не собирался обманывать доверие конунга и ехать намеревался действительно к Асольву, в Кремнистый Склон. А уж оттуда послать кого-нибудь с предупреждением Вигмару. Показываться ему на глаза самому, пожалуй, пока не стоит…

Лето проходило, «высокий» месяц повернул к концу. В лесах вырастали грибы, созревала черника. Женщины часто ходили теперь по окрестным склонам с корзинами и деревянными ягодными гребнями. Их стайки всегда провожал кто-то из дружины: у Вигмара Лисицы со времен первой войны было заведено, чтобы женщины не удалялись от усадьбы одни. Хирдманы охраняли их в лесу от «врагов и нечисти», а по большей части от змей, которых в черничниках водилось гораздо больше, чем хотелось бы.

Вообще-то ягодные прогулки считались делом подростков и парней помоложе, но Лейкнир не обращал внимания на эти мелочи и всегда сам провожал Альдону. Альдона собирала чернику, а он ходил вокруг, выискивал кочки, где побольше ягод, и шуршал в них длинной палкой для уверенности, что там не притаилась серая, черная, коричневая гадюка с грозным зигзагом на спине.

День выдался холодный и дождливый, в лесу было сыро, пасмурно и скучно, в воздухе висела мелкая водяная пыль, с веток изредка капало. Сегодня выдался один из тех неприятных дней, когда вся природа как будто намекает, что летнее тепло кратко и уже почти позади, что скоро осень, а за ней настанет долгая зимняя тьма. Мох под ногами усеивали желтые березовые листья – береза чуть ли не с «ягнячьего» месяца начинает ронять листочки, словно желтые слезки по неизбежной будущей гибели. Глупая!

Альдона высыпала ягоды с гребня в корзину, собрала с поверхности несколько зеленых листиков, твердых и блестящих, как застывшие капельки. Набралось уже больше половины корзины – скоро можно и домой. Ее пальцы, шарившие в корзине, влажные и розовые от холода, повиновались неохотно. Уже тянуло домой, к горящему очагу – она зябла, да и есть хотелось. В холодном лесу всегда хочется есть.

К ней подошел Лейкнир, высыпал в корзину горсть ягод.

– Надо же! – Альдона усмехнулась. – Сколько собрал! Как ты их только не передавил своими лапами!

– Там малина есть. Немножко. Показать? – Лейкнир кивнул куда-то в сторону. На губах и даже почему-то на щеке у него виднелись багровые следы черничного сока.

– Да ну ее! – Альдона поморщилась. – Она теперь водянистая, невкусная.

– И то правда. Дай-ка… Подол разорвешь.

Лейкнир отодвинул ее, присел возле корзины и стал вправлять вылезший прут, который все цеплялся за подол ее платья. Альдона посмотрела сверху на его склоненную голову, потом сняла с его волос мелкий березовый листик – точно такого же светло-желтого цвета.

Бедный Лейкнир! Здесь, в лесу, было сыро и холодно, но так тихо, буднично и в общем хорошо. Вдали отдавались привычные гулкие удары – в Кузнечной горе кипела работа. Сегодня настала очередь Эгиля махать молотом, а Лейкнир мог отдохнуть. Альдона чувствовала бы себя совсем счастливой сейчас, если бы могла не думать о том, что их ждет. В последнее время отец стал иногда вспоминать о Хельги ярле – пора бы ему прислать обещанные подарки и самому приехать. Свадьбы не миновать. И Лейкнир опять потеряет ее, на этот раз окончательно. Добросердечная Альдона всей душой жалела его, стараясь даже не думать, как эта разлука скажется на ней самой. Выйдя замуж, ей придется привыкать к жизни в совсем другом мире, навек расстаться с родичами, со всем и всеми, к чему и к кому привыкла. Альдона не была особенно честолюбива и не думала, что положение будущей кюны вполне возместит ей все утраты. Но Лейкнир будет не самой легкой из ее потерь.

– Что ты? – Лейкнир поднял голову и заметил ее огорченное лицо. – Замерзла? Может, домой пойдем?

Альдона улыбнулась, стараясь скрыть свое расстройство, посмотрела на свои порозовевшие от холода, влажные от ягод руки.

– Да… Так холодно…

Лейкнир взял ее руки в свои и стал дышать на них, хотя тепла его рук уже вполне достаточно, чтобы ее согреть. Альдона смотрела в его спокойное, сосредоточенное на этом простом деле лицо, и в мыслях ее отдавалось: бедный Лейкнир! Он не лгал, когда обещал поддержать ради нее крышу горящего дома. Она верила, что ради нее Лейкнир готов на любое самопожертвование. Но только этого совсем не нужно. Держать горящую крышу над чьей-то головой приходится так редко – один раз в жизни, может быть, а может, и ни разу. Любовь проявляется в мелочах – в том, чтобы каждый день быть рядом и уметь подумать даже о такой ерунде, как вылезший прут корзины, цепляющий за подол. И именно сейчас Альдона поняла, что за все эти годы его преданность и ее привычка сделали Лейкнира самым близким ей на свете существом. Ближе отца и братьев… И конечно, не только в преданности и привычке дело. Что-то в нем есть такое, из-за чего он не надоел ей за эти двенадцать лет и никогда не надоест. Она привыкла подсмеиваться над ним, но по большому счету не находила в нем особых недостатков. Неглупый, добросердечный, прямодушный и смелый, Лейкнир как мужчина не заслуживал ни единого упрека. Его «телячья влюбленность», как называл это Хлодвиг, была его единственной слабостью, но именно эту слабость Альдона охотно прощала! Конечно, до блестящего, благоразумного, обученного красиво говорить и даже слагать стихи Хельги ярла Лейкниру далеко, но зато он всегда рядом и на него во всем можно положиться. За эти годы они стали частями единого целого, и если ради какого-то сына конунга им придется разлучиться, это будет все равно что разрубить живое дерево пополам, от кроны до корней. Как глупо, что она не понимала этого раньше, еще до того как два доблестных ярла явились к Золотому озеру!