Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня, кн. 2: Чёрный камень Эрхины

По рядам мужчин пробежал завистливый и изумленный ропот. А у Эрхины было чувство, будто она приносит в жертву самое дорогое, словно сама победа зависит от весомости ее жертвы. Теперь она отдала бы себя не только сыну когда-то ненавистного Ниамора, но и самому Ниамору. Горластый краснорожий любимец Эрхины Старшей казался сущим ягненком по сравнению с черным заморским драконом. Когда-то ее согревал огонь страсти в глазах Торварда конунга – но ее сожжет огонь ненависти и мести, горящий в них теперь! Она смеялась над мозолями его рук, когда эти руки ласкали ее, – но будет не до смеха, когда они возьмут ее за горло. Еще не видя его, Эрхина угадывала, какую страшную и непримиримую силу пробудила и подняла против себя, и в малодушном приступе страха чуть ли не жалела о том, что натворила. Но разве могла она поступить как-то иначе?

На третий день из ворот Аблах-Брега раздался звук боевых рогов и на прибрежную равнину выступило войско. Фьялли, быстро собравшись и вооружившись, встретили их. Торвард в боевом доспехе ждал впереди войск, зная, что перед битвой ему предстоят еще долгие и утомительные в своей пышности переговоры. В нем понемногу закипала досадливая злость, ему хотелось драться, хотелось выплеснуть наконец свое негодование, избавиться от унижения, которое он терпел вот уже полгода. Битва на Туальской пустоши давно забылась – его настоящий враг и настоящая победа только здесь. Не подавая вида, он измучился этим ожиданием, он жаждал получить в руки противника, головой которого он выбьет эти сияющие бронзой ворота. И увидит наконец ее, Эрхину, которая все еще пряталась от него на своей огненной горе за стеной щитов. Он ненавидел весь остров Туаль, ненавидел за его причудливую роскошь, за его священную надменность, за презрение к смерти, которым земля Богини отвечала на все его попытки отомстить.

Шедших впереди он узнал издалека: это были лучшие воины, которые на пирах сидели ближе всех к жареному кабану и первыми получали свои куски, запивали мясо заморским вином из золотых кубков. Те, кто на каждом пиру наперебой перечислял свои подвиги, красивыми словами делая их еще необычайнее. Те, кто вырос с сознанием неуязвимости и деяния древних героев считал своими. Те, кого он, будучи Колем, не взял с собой, потому что они не желали сражаться под началом чужака. И он их понимал.

Впереди шел Бран сын Ниамора, одетый в нарядную желтую рубаху, с тремя золотыми ожерельями на груди, такой торжественно-замкнутый, точно собирался взойти на костер и пронзить себя мечом. В общем, примерно так оно и было.

Торвард по привычке положил руки на пояс, всем видом выражая готовность к чему угодно. Все четверо телохранителей и оруженосец Регне стояли у него за спиной, и стяг с изображением черного дракона развевался на высоком древке.

– Приветствую тебя, Торвард сын Торбранда! – надменно сказал Бран, приблизившись. – Ты, точно волк, явился на священную землю Богини, чтобы найти здесь свою гибель. Никто еще не приходил на остров Туаль с враждебными намерениями, не пытался оскорбить пролитием крови священный Холм Яблонь! Почему же это делаешь ты?

– Странный вопрос! – Торвард хмыкнул. – У доблестных туалов удивительная память: они так хорошо помнят дела Ки Хиллаина и воинов Финна, которые жили шесть веков назад, но забыли события прошлой зимы, в которых участвовали сами! Разве не ты, Бран сын Ниамора, не далее как прошлой зимой являлся во Фьялленланд с оружием? Разве не ты взял в плен мою сестру и увез ее, чтобы сделать рабыней фрии? Может быть, никто не поднимал оружия на Богиню, но когда же было, чтобы Богиня подняла оружие на тех, кто обращался к ней со словами любви?

– Ты оскорбил ее!

– Какое же оскорбление фрия увидела в моей любви? В том, что я назвал ее превосходящей всех женщин на земле?

– Ты хотел слишком много!

– Не меньше, чем заслуживает мой род и моя слава!

– Но фрия не желает соглашаться на твои наглые требования! И здесь есть кому за нее заступиться!

– И кто же желает заступиться за фрию? – с издевательским, отчасти вкрадчивым любопытством осведомился Торвард, как будто в следующий миг собирался откусить собеседнику голову. – Уж не ты ли?

– Я, – ответил Бран, напряженно и гордо глядя на него. – Я вызываю тебя на поединок, Торвард сын Торбранда, и пусть… пусть победителю принадлежит… – Он не смел сказать «фрия». – То, о чем идет спор!

– Ты? – Торвард приподнял брови и продолжал с каким-то змеиным наслаждением: – Ты? Правда? Ты, Бран сын Ниамора? Сын того самого Ниамора, которого убили голыми руками, свернули ему шею, как цыпленку, в то время как он боролся не с врагом, а с девчонкой! Который умер, стоя на своем бешеном…

На чем именно стоял Ниамор в миг смерти, так и осталось недоговоренным. Мгновенно покраснев до мучительного напряжения, Бран выхватил меч, а Торвард, казалось, даже обрадовался, что у него наконец есть возможность дать волю своему гневу.

Но гнев этот, долго зревший, был подобен священному безумию берсерка, которое не нуждается в оружии. Мгновенно отбив мечом клинок Брана вверх, Торвард свободной рукой перехватил его руку, сильным ударом запястьем о собственное колено выбил меч, вывернул руку, толчком бросил противника на колени – и голова Брана оказалась в том же захвате, из которого не вышел живым отец его Ниамор.

Все случилось так быстро, что люди вокруг успели только ахнуть. Еще не все сообразили, что переговоры перешли не в поединок даже, а в драку, как все уже было кончено. Но никто не вмешивался: поединок есть поединок. Даже если один из соперников отказывается от него таким своеобразным способом.

А Торвард сзади наклонился к застывшему Брану и, хрипло от подавленной ненависти, с какой-то ядовитой ласковостью в голосе, словно обещая убить не больно, проговорил ему в самое ухо:

– Примерно вот так это было. Но тебе я не буду ломать шею. Во-первых, ты не убил мою сестру при его погребении, хотя мог бы, а я не такая неблагодарная скотина, как… А во-вторых, сестра-то моя, похоже, беременна. И ты мне нужен живым. Взять его!

Он кивнул хирдманам, и те быстро увели ошеломленного Брана за свои ряды. Бран не сопротивлялся: его потряс этот молниеносный поединок, в котором он оказался побежден, еще толком не начав, но в руках конунга фьяллей ощущалась ярость, которая была сильнее его силы и выучки.

Но еще больше его поразило услышанное. Неожиданные, хотя и вполне закономерные последствия Ночи Цветов, само упоминание о Сэле, какие-то смутные намерения насчет его и ее – внезапно открывшееся совсем иное будущее, чем то, о котором думал он сам…

Уточнить, от кого же беременна его «сестра», Торвард не мог бы при всем желании, потому что этого не знала даже сама Сэла. Мог быть и тот, и другой, но за священной ночью брака Богини имелись серьезные преимущества… Короче, Бран ему понадобился, и Торвард не хотел видеть его в рядах своих противников-туалов. Чтобы не убить ненароком.