Елизавета Дворецкая - Ночь богов, кн. 1: Гроза над полем

– Не, девки, не взойдет, и не думайте. Это у вас там батюшка с матушкой и все такое, а я и рода другого, кроме Святкиной дружины, в глаза не видал. От кого родился даже, не ведаю. Мне князь Святко – и отец, и мать, и бабка с прабабкой. Если огневается и от себя прогонит – путь мне в лес до ближайшей осины, идти больше некуда.

– Тяжело тебе, – согласилась Молинка. – И много вас таких?

– Да вся дружина, почитай, – ответил Колосоха. – У нас хазары близко, воюем много, каждый раз ополчение со всего племени собирать князю некогда. Да и мужики, они ж такие – весной у них гарь и пахота, летом сенокос, к осени жатва, а зимой воевать холодно, околеешь на снегу!

– Да и в руках, кроме топора, не держали ничего, – поддержал его еще один из кметей, по прозвищу Комар. – На медведя с рогатиной могут выйти, это да, кто посмелее и покрепче, а с хазарами воевать – это тебе не медведи! Хазары конным строем воюют, а тут ты с топором, стоишь, как дурак! Уметь надо! А мужику учиться когда? Ему работать надо!

– Вот князь и собирает себе такую дружину, чтобы всегда под рукой была, – поддержал Колосоха. – Чтобы, значит, ни пахать, ни сеять, ни жать, а только воевать, зато когда надо, тогда и пойдем, хоть тебе летом, хоть зимой, хоть днем, хоть ночью.

– И чтобы с копьем, с секирой, с мечом, у кого есть, и все такое. Мы все можем!

– У вас на Угре нет дружины такой?

– У нас бойники есть.

– Да бойники ваши! – Гневаш презрительно сплюнул. – Мелкота, мальцы беспортошные. Кому семнадцать-восемнадцать стукнет – обратно домой просится, в род, там мать, бабка, да невеста ждет приготовленная, все такое. Вот мы – другое дело.

– А не скучно – без рода, без жены…

– Без жены, конечно, скучновато, – согласился Колосоха. – Ну, там, холопки у князя есть, нам не запрещают… На праздниках опять же. Мы же – соколы! – Он гордо приосанился, и Молинка улыбнулась. – Нам любая девка рада. На посиделки зимой нас только так зазывают! Угощают еще, только приходи.

Парни заулыбались приятным воспоминаниям.

– А что, мы и жениться можем! – заверял Комар. – Вон, Набежка, Рудояров десятник, женился же! С Нижнего Дона столько серебра привез – избу поставил, корову купил, все купил! Чего же не жениться?

– Да, а коли убьют? – вздохнул Колосоха. – Я вон тоже прошлой осенью хотел, уж больно была Льнянка у Прозябы-кузнеца хороша! Так бы прям и женился! А то подумал – а ну как убьют меня летом хазары, куда она денется? В род назад пойдет – род, может, и не прогонит, а возьмет ее вдовой кто-то за себя? Да еще с дитями! Что ей маяться? Так и не стал…

– Думаю, зря ты… забоялся, – сказал немолодой кметь, до того молчавший.

– Не надо говорить, что убьют, – тихо сказала Молинка. Ей было жаль этих совсем не плохих парней, которые не знали своего рода и почти не имели надежды увидеть собственных детей и внуков, оставить след на земле. – Накличешь еще, ну зачем?

Пока Молинка развлекала кметей приятной беседой, Лютава вернулась во двор святилища. В этот священный для всей земли день ее чувства обострились, и она точно знала, что в ближайшее время что-то произойдет. Она ждала вестей и совсем не удивилась, когда в светлых сумерках мелькнула крупная черная птица. Черный ворон, усевшийся между двух старых коровьих черепов – в память о прежних жертвоприношениях их развешивали на кольях тына, – казался вестником богов, и Лютава смотрела на него с трепетом волнения и радости. Она узнала эту птицу, хотя видела всего несколько раз в жизни.

Соскочив с тына, ворон еще в полете перевернулся – и пал на землю уже человеком! Волна чужой силы пронзила Лютаву, девушка ахнула и ухватилась за стену хоромины, чтобы не упасть, но удержалась на ногах и в восхищении устремила взгляд на гостя. Только сегодня, когда земля и небо щедро изливали потоки благодетельной силы и дарили ее всем, кто мог воспринять, превращение не стоило оборотням почти никакого труда.

Лютава никогда раньше не видела это существо в человеческом обличье, но сразу поняла, что это он – Черный Ворон, старший из трех сыновей Велеса, брат Лютомера по божественному отцу. Это оказался довольно рослый молодой мужчина с явной примесью хазарской крови: об этом говорили высокие скулы и немного скошенные уголки глаз, черная бородка, длинные черные волосы.

– Здравствуй, девица. – Черный Ворон улыбнулся ей. – Не ждала?

– Ждала, – горячо ответила потрясенная и восхищенная Лютава. – Ждала. Здравствуй, Черный Ворон. Это брат мой тебя прислал?

– Попросил меня средний брат тебя найти, а как же брату отказать?

– Где он? Скоро ли придет за мной?

– Да сейчас и придет, как только я ему весть подам. Вы же обе тут? А сторожей пятеро?

– Да.

– Трудно ему сюда пробраться. Шум поднимать, пока все войско рядом, он не хочет. А без шума пройти – как ни отводи глаза, а здесь есть кому и не таких учуять. Ведь так?

– Так. – Лютава подумала о Семиславе. Где бы ни витала этим вечером женщина-лебедь, обмануть ее и замести следы, чтобы она не нашла, будет непросто даже Лютомеру.

– Выйти бы вам самим до леса. А там уж…

– Погоди, может, Молинка сейчас сторожей уболтает – нас и выпустят.

– Если что – идите к лесу. – Ворон показал направление. – Он там.

– Лютава, где ты! – вдруг раздался от ворот голос Молинки. – Иди сюда скорей!

Лютава поспешно повернулась, загораживая собой Ворона, хотя их и так отделял от ворот угол хоромины.

За спиной снова ударила волна силы, хлопнули крылья – крупный черный ворон взлетел на частокол и оттуда наблюдал, как девушка торопливо идет через двор к воротам. Говорить с ней он мог только в человеческом обличии, но наблюдать, что происходит, птицей ему было даже удобнее.

А возле ворот ждали важные гости – Лютава даже оторопела слегка. В сопровождении аж двух десятков своих кметей за ними явились старшие княжичи – Твердислав и Ярогнев. И кмети, и молодые воеводы нарядились в праздничные рубахи, отделанные полосками шелка и вышитые купальскими узорами, подпоясаны праздничными плетеными поясами, тоже с узорами этого дня. На пальцах юных воинов блестели золотые и серебряные перстни, многие – восточной работы, взятые как добыча, в ухе у Твердислава покачивалась золотая серьга с красным камешком.

– Что же вы, девушки, не одеты, не прибраны? – насмешливо осведомился Твердислав, окидывая взглядом угрянских княжон. Не особенно надеясь куда-то сегодня выйти, обе они оделись только в рубахи, в которых их привезли, и даже хоть по венку сплести не могли. Весь вид Твердислава выражал снисходительное презрение к этим двум клушам, ничем не отличимым от простых девок из любой глухой веси.

Но Лютаву было не так легко смутить, и под ответным взглядом, снисходительно-насмешливым, уже Твердислав почувствовал себя дураком, который вырядился, будто ярильская береза, что мужчине уж никак не к лицу.