Джордж Мартин - Битва королей. Часть II

– У Полумужа нет козлов, – засмеялся Шагга.

– Я нарочно заведу их для тебя.

Занимался рассвет, и его блики бежали по реке, дробясь под шестами и вновь смыкаясь за кормой парома. Тиметт переправился со своими Обгорелыми в Королевский Лес еще два дня назад. Вчера туда же отправились Черноухие и Лунные Братья, сегодня Каменные Вороны.

– Что бы там ни было, в бой не вступайте, – сказал Тирион. – Нападайте на их лагеря и обозы. Подкарауливайте их передовые отряды и развешивайте трупы на деревьях вдоль пути их следования, режьте отбившихся от войска. Действуйте ночью, часто и внезапно, чтобы они боялись ложиться спать…

Шагга положил руку на голову Тириона.

– Я всему этому уже научился от Дольфа, сына Хольгера, когда у меня еще борода не выросла. У нас в Лунных горах только так и воюют.

– Королевский лес – не Лунные горы, и ты будешь сражаться не с Молочными Змеями и не с Крашеными Псами. Слушай проводников, которых я тебе дал, – они знают этот лес не хуже, чем ты свои горы. Не пренебрегай ими, и они сослужат тебе хорошую службу.

– Шагга будет слушать собачонок Полумужа, – пообещал горец и взошел с конем на паром. Тирион посмотрел, как они, отталкиваясь шестами, правят к стрежню Черноводной. Когда Шагга скрылся в утреннем тумане, у него засосало под ложечкой – без своих горцев он казался себе голым.

У него остались наемники Бронна, теперь около восьмисот человек, но верность наемников всем известна. Тирион сделал что мог, чтобы ее укрепить: пообещал Бронну и дюжине лучших людей земли и рыцарство после победы. Они пили его вино, смеялись над его шуточками и величали друг друга сирами, пока все не повалились… все, кроме Бронна, который знай себе усмехался своей наглой улыбочкой, а после сказал: «За это рыцарство они будут убивать почем зря, но не надейся, что они умрут за него».

Тирион и не надеялся.

На золотых плащей надежда была столь же плохая. Стараниями Серсеи в городскую стражу входило теперь шесть тысяч человек, но разве что на четверть из них можно было положиться. «Откровенных предателей мало, хотя есть и такие – ваш паук не всех выловил, – предупредил его Байуотер. – Но в наших рядах сотни зеленых новобранцев, поступивших на службу ради хлеба, эля и безопасности. Никому не хочется выглядеть трусом перед другими, и поначалу они будут сражаться храбро – тут ведь и рога трубят, и знамена вьются, и все такое. Но если битва обернется не в нашу пользу, они дрогнут, да так, что не поправишь. За первым, кто бросит копье и побежит, ринется тысяча других».

Были, конечно, в городской страже и опытные бойцы – те, что получили золотые плащи от Роберта, а не от Серсеи, около двух тысяч. Но и эти… стражник не солдат, говаривал лорд Тайвин Ланнистер. Рыцарей же, оруженосцев и латников у Тириона имелось не более трехсот. Скоро ему придется проверить на деле еще одну отцовскую поговорку: «Один человек на стене стоит десяти под ней».

Бронн с эскортом ждал Тириона на пристани, в толпе нищих, шлюх и рыбачек, распродающих улов. У этих последних дело шло бойчее, чем у всех остальных, вместе взятых. Покупатели толклись у их лотков и бочонков, торгуясь из-за моллюсков, плотвы и щук. Поскольку другой провизии в город не подвозили, цены на рыбу подскочили вдесятеро против довоенных и продолжали расти. Те, у кого водились деньги, приходили к реке каждое утро и каждый вечер, надеясь принести домой угря или корзинку раков; те, у кого их не было, шныряли повсюду в надежде что-нибудь стащить или стояли, исхудалые и безразличные, под стеной.

Золотые плащи расчищали дорогу в толпе, расталкивая народ древками копий. Тирион старался пропускать приглушенные проклятия мимо ушей. Тухлая рыба шмякнулась у его ног и распалась на куски. Он осторожно переступил через нее и сел на коня. Детишки с раздутыми животами уже дрались из-за вонючих ошметков.

Тирион оглядел берег с седла. В утреннем воздухе звенели молотки – это плотники у Грязных ворот ставили деревянную загородку вдоль гребня стены. Работа шла споро – значительно менее радовали глаз ветхие строения, разросшиеся вдоль реки, – все эти лавчонки, харчевни, притоны с дешевыми шлюхами, облепившие городскую стену, как ракушки днище корабля. Все это придется снести – иначе Станнису даже лестницы не понадобится.

Он подозвал к себе Бронна.

– Возьми сотню человек и сожги все, что находится между рекой и городскими стенами. – Тирион обвел своими короткими пальцами прибрежные трущобы. – Чтоб от всего этого следа не осталось – понял?

Наемник оценил предстоящую ему работу.

– Хозяевам это не понравится.

– Само собой. Делать нечего – зато им будет за что проклинать уродливого маленького демона.

– Некоторые могут и в драку полезть.

– Постарайся, чтобы победа осталась за тобой.

– А как быть с теми, кто здесь живет?

– Дай им время вынести пожитки и гони. От смертоубийства воздерживайся – они нам не враги. И никаких насилий над женщинами. Держи своих молодцов в руках.

– Они наемники, а не септоны. Ты им еще и пить не вели.

– Это бы им не повредило.

Жаль, что заодно нельзя сделать городские стены вдвое выше и втрое толще. Впрочем, какая разница. Массивные стены и высокие башни не спасли ни Штормовой Предел, ни Харренхолл, ни даже Винтерфелл.

Тирион вспомнил Винтерфелл, каким его видел в последний раз. Не чудовищно громадный, как Харренхолл, не столь неприступный на вид, как Штормовой Предел, но в его камнях чувствовалась сила, уверенность, что в этих стенах человек может ничего не бояться. Весть о падении замка потрясла Тириона. «Боги дают одной рукой и отнимают другой», – пробормотал он, когда Варис сообщил ему новость. Они дали Старкам Харренхолл и отняли Винтерфелл – страшная мена.

Ему бы следовало радоваться. Роббу Старку придется теперь повернуть на север – если он не отстоит собственный дом и очаг, королем ему не бывать, и дом Ланнистеров вернет себе запад, но все же…

Теона Грейджоя со времени, проведенного им у Старков, Тирион помнил очень смутно. Совсем юный, вечно с улыбкой, искусный стрелок из лука – трудно представить его лордом Винтерфелла. Винтерфеллом всегда владели Старки.

Тирион вспомнил их богорощу: высокие страж-деревья в серо-зеленой хвое, кряжистые дубы, терновник, ясень и сосны, а в самой середине – сердце-дерево, как застывший во времени бледный великан. Он прямо-таки ощущал запах этого места, земляной, вечный. Как темно там было даже днем. Эта роща и есть Винтерфелл. Это север. «Я нигде еще не чувствовал себя таким чужим, таким незваным гостем. Может, и Грейджой это чувствует? Замок теперь принадлежит ему, но богороща – нет. И никогда не будет принадлежать – ни через год, ни через десять лет, ни через пятьдесят».